На короткий срок стать во главе нашего государства отважится только безумец

Лев Аннинский — известный философ, литератор, автор многочисленных исследований, неоднократный обладатель национальной телевизионной премии «ТЭФИ». Его взгляды как аналитика не только литературных процессов, но и жизни российского общества в целом уже не первое десятилетие являются ориентиром в ответе на вопрос: куда идем? Особенно он волнует граждан нашей страны сейчас, накануне выборов президента России.
— Лев Александрович, несколько лет назад мы с вами говорили о набиравшей силу ксенофобии, о взаимоотношении народов и вашей книге «Русские плюс». Как было отмечено, в периоды реформаций этносы переживают высочайшее давление со всех сторон: новые государственные требования, новые межличностные отношения и поиск виновных за весь этот многоплановый стресс. Государствообразующая русская нация держит оборону против всех. Что-нибудь изменилось за последние годы?

— Ситуация в целом несильно отличается от середины нулевых годов. Исчезает биполярный мир. И оказывается, нет вообще никакой полярности. Наступила уравновешенность. Существуют региональные державы, такие, как Россия. Есть Америка, не выдержавшая роль мирового лидера, которую на себя примеряла. А вот вам Европа, так и не решившая, быть ей в единстве или расползаться по швам, потому что Англия и Испания не хотят такого единения, а Германия и Франция двумя руками за него.

Мир оказался в вечной для себя ситуации непредсказуемых перемен. Поскольку человек не знает, откуда он и зачем на этой Земле, он также не может знать, что хорошо, а что плохо для него и для мироздания. Меня в этом смысле не интересует судьба человечества. Я не Саваоф, чтобы об этом задумываться. А вот судьба России интересует. Вместе с ней погибну или еще какое-то время проживу. И главное — как проживу.

Сегодня Россия снова пытается карабкаться, выползать из ямы. Но уже не как сверхдержава, которую бы опять все ненавидели. Значит, Россия хочет вписаться в мировое сообщество как держава региональная. Каким образом? На полезных ископаемых долго не продержишься. Мозгами надо что-то делать. А с мозгами неясно.
— Да, вспоминается крылатая фраза кота Матроскина из мультфильма «Простоквашино»: «Средства-то у нас есть. У нас ума не хватает».

— От этого все проблемы. И выбор: будем дальше распадаться или начнем срастаться. Двадцать лет назад слышались крики ликования народов Советского Союза: наконец-то избавились от этих проклятых русских империалистов! А теперь опять бывшие братья по Союзу липнут к нам. Некоторые за нефтью, а некоторые потому, что вообще не видят перспектив. Куда Казахстану деваться, когда Казахстан такой же исток России, как Россия исток сама себе? Мы же евразийцы!
— Поговорим еще на одну спорную тему — о демократии. Черчилль был прав, что человечество лучшего пока не придумало?

— Все немножко хуже. Можно плыть на прекрасном корабле, а можно — на грязном мокром плоту. Но корабль утонет, а плот нет. Так вот плот — это демократия. Понятно, есть масса промежуточных стадий. Общество же всегда требует от власти стабильности. У нас в России стабильность возможна при условии, что правитель просидит в своем кресле лет тридцать, как Екатерина Великая. Но с другой стороны, если уж надоела эта власть, так убивают очень быстро. На протяжении двух веков ни один царь в нашем Отечестве не доживал до естественной смерти. Это русский способ сопротивления стабильности любой ценой.

На Западе считают, что перемены должны быть каждые четыре года. Тогда я спрашиваю: кто согласится на четыре года возглавлять наш дикий народ? Дикий в своей непредсказуемости. Он может быть на вершине цивилизационных культурных достижений, но нет никакой законности при смене систем, а только очередной штурм Зимнего.

Отвечаю на свой вопрос. На короткий срок стать во главе нашего государства отважится только безумец. В истории России был такой — Александр Васильевич Колчак. Лучший гидрограф России, на латыни лекции читал. Черт понес в правители…

Возглавлять любой народ очень непросто. Поскольку политика — это лейтмотив, концентрат народной жизни (не культурной!), то прав Владимир Ильич Ленин, который сказал: «Политика — это концентрированная экономика». А экономика — это концентрированный кишечный тракт: то соседние государства у нас Курилы оттяпывают, то хлеба просят. Народ болтается в непредсказуемой ситуации.
— Чего ждать от такого положения вещей? Тенденции просматриваются?

— Глобальная перемена соотношения сил на земном шаре будет. На каком-то этапе положение должно стабилизироваться. Это не значит, что станет лучше. Мы существуем в междуцарствии, при котором все цветы расцветают.

Россия ищет себя: будет распадаться на этносы, из которых она спаялась, или станет удерживать то, что осталось. Вот пошли на Манежную площадь, надрали морды друг другу — это что, попытка распада или попытка скрутить всех инакомыслящих и сказать, что Россия для русских? А каким русским хотите отдать Россию? Русские составились из двунадесяти языков. Русские в Сибири — это коренная нация? Кому Сибирь отдавать? Татарам? А до татар там кто жил? Даже индоевропейцы обитали. Не было никаких русских, пока в XIV веке не создали государство.

На сегодня просматриваются две тенденции. С одной стороны, глобальная: через единство наций, этносов, социальных групп. А это значит, что будут исчезать национальные ценности, национальные характеры и неповторимость. Если же неповторимость останется, то как между народами воцарить мир? Они же без конца делят землю. Продолжим этот бесконечный спор — и в воздухе будет висеть кровь.

Это, к сожалению, естественно и природно. Вот и возникают империи, чтобы удержать дерущиеся этносы от взаимоистребления. Именно поэтому нужны общие крыши. Сегодня, к сожалению, непонятно, какие крыши будут формироваться. Если Россия возникла как апофеоз всеотзывчивости, всемирной чуткости, тогда те, кто сейчас рвет нас на части, согласятся обрусеть? Это не значит, что они полностью потеряют свою идентификацию. Россия — это не нация, это сверхнация, как американцы, индусы, китайцы. В таком обществе я буду жив и моя культура сохранится.
— Что такое культура сегодня? Не будем углубляться в теорию. Практика гораздо показательнее. Например, на всех каналах телевидения существуют ток-шоу с яркими личностями, писателями, художниками, музыкантами. И как бы ни развивалась дискуссия, она чаще всего выводит на проблему мата: быть ему легальным показателем нашей эмоциональности или не быть? Кто сейчас является носителем культуры и кого можно назвать культурным человеком?

— В первую очередь того, кто себя так не называет и не отвечает хамством на хамство. Признаюсь, это очень трудно. Хочется в морду дать, но сдерживаться нужно. Вот вам один из признаков культуры.

Человек должен найти себе место по внутреннему убеждению, что-то делать, в чем его душа найдет себя. На земном шаре только 15 процентов труда, а 85 — борьба с материалом. Я имею в виду ту часть нашей личности, которая противостоит животной природе человека. Культурное начало так же природно, как и бескультурное. Тут как бы есть равновесие двух возможностей — ангельского и дьявольского. Что возобладает сейчас?

Мы решили догнать весь мир по степени бизнес-привлекательности. Все остальное готовы перечеркнуть, лишь бы получить быстрые деньги. Я к этому отношусь так: если подобная ситуация оказалась неизбежной — стерплю. Войну было терпеть еще страшнее, я это знаю по личному опыту. Но есть ощущение, что все это куда-то не туда движется. Вы упомянули о мате. Мат — это вызов.
— По вашему собственному выражению, герой знает, что он слаб, и поэтому хочет быть страшен?

— Да, значит, нет иного способа самовыразиться. Я не употребляю «крепкие» слова, потому что и без этого хватает средств заявить о себе. Но и не стану одергивать матерщинника. На вопрос, почему я не реагирую на вызовы такого рода, отвечаю: «Не хочу!».
— Лев Александрович, вас называют провидцем и не напрасно. Как это у вас получается?

— Критик Александр Львович Дымшиц когда-то так высказался на эту тему: «У Левушки есть способность откликаться на все модное. Обязательно модное, но лет за двадцать до того, как оно станет модным». Например, книжка «Охота на Льва» выдержала два издания. Когда это было? В 80-х годах. Весной мне позвонили с таким предложением: «А давайте сделаем на телевидении передачу по этой книжке?». В октябре состоялась премьера. То, о чем я думал двадцать лет назад, звучит актуально и воплощается на экране.
— Телевидение может положительно влиять на внутреннюю культуру? Что рекомендуете смотреть?

— Смотреть, что идет потоком, можно, конечно. Но это в основном мордобой. Повторяющиеся картинки: человек, которому дали по физиономии, падает или его застрелили и он падает бездыханный. Еще вариант — недостреленный сейчас сам будет стрелять. Следующий традиционный сюжет — крупным планом портрет человека перед тем, как он будет убивать других. Тема слабого пола еще примитивнее: женщина посылает героя на «подвиг» или несчастная брошенная желает отомстить. Мне все это смотреть неинтересно, потому что подобные «откровения» ничего не добавляют к тому, что я уже знаю. Молодежь, к сожалению, смотрит. И впитывает вместе с пивом.
— Что происходит в литературе? Как признанный литературный критик выкажите ваши предпочтения.

— Сейчас известных авторов нет. Разве что могу назвать Дмитрия Быкова. Он один из достойнейших — блестящий комментатор, интересный человек. Великолепно отвечает на политические запросы, пишет очень хорошие пародийные стихи.

Время перемен всегда интересно для творческого человека. Критик должен осуществлять патронат над литературой. Я никогда не мог заставить себя заниматься этим долго. Чернышевского изучил, Белинским вдохновился, Писаревым восхитился — дальше что? Писатель судит реальность, а я должен судить писателя. По какому праву? Я стараюсь дать почувствовать моему читателю одной интонацией, что такое хорошо, а что такое плохо. В этом смысле я когда-то задал себе рискованный вопрос: значит, из плохо написанного стиха можно извлечь столько же пользы, сколько из хорошо написанного? Отвечаю: даже больше! Не отвлекаешься на блеск выделки. А блеск выделки перебрасывает из правды в наслаждение. Сейчас ко мне идет поток авторов: объясните, кто мы такие. Приносят рукописи. Очень интересные работы.
— В них есть ответы на вопросы, волнующие молодежь?

— Конечно. Мне легче постигатьпроцесс, наблюдая творчество поколений, потому что видно, как меняется психологическая настройка человечества. Вот идет поколение «лобастых мальчиков невиданной революции», тех, кого угробили в 41-м. Это уникальный слой в истории России. Они шли умирать и были этим счастливы. Например, поэты Александр Межиров, Михаил Луконин.

Мы были следующими. Последние идеалисты! Надеялись, что жертвы не окажутся напрасными. Думали, что у коммунизма, кроме гулаговского лица, есть еще и человеческое. Потом нам сказали: «Химеры все это!». И мы поняли: да, это химеры. И делали вывод: человека улучшить нельзя. Я вас поздравляю. Значит, будем жить дальше. У моего поколения, которое не воевало, была такая реакция. Я имею в виду поэтов Евгения Евтушенко, Беллу Ахмадулину, Андрея Вознесенского.

За нами пришли те, кому наплевать на все. Поэт Леонид Губанов, который при жизни, за исключением Самиздата, практически нигде не публиковался. Все их литературное братство провозгласило: «Мы этим химерам служить не будем!» — и пошли в сторожа и дворники. Они не захотели иметь ничего общего с выстроенной системой. А система — это то, во что народ уже вжился. По существу это и есть народ.

Сейчас приходит поколение, которое опять хочет что-то понять, хотя мы движемся по кругу и по спирали. Куда Россия идет, там и я окажусь. Как у Пастернака: «Я не рожден, чтоб три раза смотреть по-разному в глаза».