Портрет ветерана на фоне Дня Победы

Портрет на фоне Дня Победы: Спиридон Григорьевич Волков, «одиноко проживающий пенсионер»

Его телефон дали в местном совете ветеранов: «Вам ветеран нужен? У нас Герои Советского Союза есть». «Нет, — говорю, — мне просто ветерана…»

Он на предложение встретиться откликнулся с легкостью: «А что, приходите. Поговорить можно». Спиридон Григорьевич Волков, определенный в собеседники методом случайной выборки, в сводках собеса значится как «одиноко проживающий пенсионер». Я иду к нему в гости и думаю, что это не слишком оптимистическая формулировка, особенно когда тебе 85, ровесников все меньше, и впереди понятно что.

Он открыл дверь: «Я тут задремал, пока вас ждал. А о чем вы меня спрашивать будете? Вам же, наверное, надо про боевые действия, а я повоевал только пару месяцев». Он едва ли не извиняется за то, что не подходит, по его представлениям, под навязанный пропагандистско-кинематографический стандарт героя главной Войны и главной Победы. Так и будет потом весь разговор уточнять: «Да вам, наверное, это все неинтересно».

«Меня призвали в 43-м. Мне 17 лет было. Ну и что, что мальчишка — там не до рассуждений было. Отправили в военное училище, из нас готовили специалистов-синоптиков для авиации. В 44-м отправили в Польшу, в город Замостье. Служба в чем заключалась? Перед полетом боевых самолетов вперед самолет с синоптиком на разведку отправляли, чтобы понятно было, как там с погодой. Страшно ли в неизвестность лететь? А чего страшно, я ж пацан совсем, мне только любопытно было. Я все между облаков старался пролететь, чтобы не заметили. А страшно стало, когда местный пастух нам концлагерь показал. Мы с ребятами пошли туда, а там везде серый пепел с косточками из печей лежит — людской пепел. Запах пепла мне и сейчас иногда снится… Проснусь и чувствую. Вот это мое самое сильное впечатление о войне — запах пепла».

«Судьба — это что? Это совокупность случайностей. И то, что я жив, — случайность. Мать, когда мы жили в деревне, мою метрику потеряла и пошла восстанавливать. Местная врач спросила, когда родился, ну мать ответила — 25 декабря 1925 года, а та говорит: «Да нет, он у вас шибко маленький», и записали меня рождением на полгода позже. Так вот, если б метрику не потеряли, то призвали бы меня в 42-м.

А еще у меня у самого был шанс вообще в армию не попасть. После училища меня сразу отправили на авиационный завод. Мастер мне говорит: «Знаешь что? Ты грамотный, соображаешь хорошо, давай мы тебе бронь оформим». Послали в отдел кадров. Я пришел, а там перерыв. Ну, я потоптался, терпение лопнуло, и пошел в военкомат без брони. Я потом узнал, что из тех, кто там работал, многие рано умерли — вредное производство. Значит, я не напрасно тогда из отдела кадров на войну удрал… Вот тебе и судьба».

«Мой друг, Михаил Иванович, вот он бы вам про войну рассказал… Он сейчас на реабилитации лежит. Его война — это такое кино было бы. Он в войну в плен к немцам попадал, а свои его к березе ставили и поверх головы стреляли, чтобы признался, что шпион. Он мне книгу давал читать, автор Астафьев «Прокляты и убиты». Это лучшая книга о войне, что я читал. Непридуманная… А фильмов любимых и песен о войне у меня нет. Не вспомню…»

«Я ни религиозным, ни партийным никогда не был. Но я религию уважаю — с ней связан мир искусства. Это махина какая. Вся культура на этом держится. А с партией у меня не сложилось. Я когда после войны уже на производстве работал, на меня комсорг начал давить: вступай да вступай. Я у друга Васи спросил: «Вась, вот ты партийный, что посоветуешь?» А он мне: «Если у тебя, Спиря, есть две души — вступай. Одну себе оставишь, другую — партии». Я и не вступил.

Я власти не верю. Вот наши, кто остался, иногда тоже так рассуждают, когда собираются. «За что мы кровь проливали?» — это главный вопрос. Очень трудно молодым жизнь нормальную устроить. Не пробиться, если ты не сын олигарха. Мне не за себя обидно — я много чего успел — за них. Вот у меня сын живет в одной квартире с внуком и его семьей — семеро всего. Так что ж это за жизнь сейчас такая, что они только на мою жилплощадь могут рассчитывать — своей никогда не заработать. А я вот все живой».

«Сейчас у меня пенсия приличная — тридцать тысяч. Это хорошо, я детям могу помочь, когда надо. У меня хорошие дети. Видите, какую кухню мне сын сделал, а стиральную машину внук подключал. И фильтр для воды тоже. Они ко мне часто приходят, но я вообще сам с хозяйством справляюсь. На рынок хожу, убираюсь сам. Жена умерла 16 лет назад…

Я про смерть не думаю. Это же неизбежное событие, хочешь — не хочешь, а случится. Я эти неприятные минуты как-нибудь переживу. Но жить хочется сильно. Я, наверное, только если бы болел нестерпимо, смерть стал бы ждать. Чего мне сейчас хочется? Я бы в Крым съездил или в Сочи. Мне путевку в санаторий в марте предлагали, но я отказался — уколы делал для мозгового кровообращения.

9 мая с нашими ребятами, кто остался, в сквер пойду к Пушке. Там по 100 грамм выпьем, бутербродом закусим. Пиджак парадный надену, у меня там колодки. А медали я кое-какие потерял. Сын был маленький, я ему играть давал. Завтра нас всех в совете ветеранов собирают — транспортное предприятие в честь Дня Победы обещает нам праздник устроить.

Еще в школу приглашали — детям про войну рассказывать. Я каждый год к ним хожу. Что спрашивают? Спрашивают, почему война началась и сколько у меня наград? Хорошо слушают. Потом просят: «Дедушка, а ты еще к нам приходи!» Я обещаю, что приду».

Мы будем пить чай на кухне, и Спиридон Григорьевич расскажет, что если бы я позвонила накануне, то он встретиться бы не смог — сидел нянькой с правнучками, пока правнука в больницу возили. В его чистой квартире, с телевизором «Тошиба» и приемником, по которому он слушает все каналы, а особенно, «Бизнес FM», в стенке стоят фотографии правнуков и маленькая икона Святого Спиридона. Фотография с детьми у него закреплена и на входной двери. Уходя из дому и возвращаясь, он с ними встречается. Когда у правнука заживут гланды, они вместе пойдут в Битцевский парк кормить уток.