В восемь часов в пятницу вечером я решил закрыть московский офис «Голоса Америки» и слетать в Одессу на выходные.

Согласно прогнозам, на выходных в Москве ожидались морозы до -30C; моя поездка в Центральную Азию была отменена, и я решил, что провести зимние выходные на Черноморском побережье – прекрасная идея. Билета на самолет у меня не было, но я знал расписание рейсов. Три часа спустя, в 11 часов вечера, я уже сидел у окна в новеньком Boeing 737, разгоняющемся по взлетной полосе аэропорта «Внуково».

То, что произошло со мной за эти три часа – с 8 до 11 вечера в пятницу – позволяет понять главную проблему, стоящую перед премьер-министром Путиным, который пытается заручиться поддержкой среднего класса – на президентских выборах 4 марта и после них.

На мой взгляд, Путин, похоже, стал жертвой собственного успеха. 20-30-летние люди, скандирующие «Россия без Путина» не помнят по-настоящему хаоса 1990х годов, а тем более предшествующие серые репрессивные коммунистические годы. Обещание Путиным «стабильности» может звучать музыкой для ушей старшего поколения. Но для молодых россиян это слово скорее созвучно стагнации.

Однако вернемся к пятничному вечеру. Забросив в сумку необходимое, я направился в офис «Аэроэкспресса» на Киевском вокзале. Эти чистые современные поезда, раскрашенные в красный и белый цвета, теперь обслуживают три международных аэропорта Москвы. Характеристика «экспресс» означает, что они отходят и прибывают вовремя, не делают остановок в пути, и на них не влияют непредсказуемые дорожные пробки. В эти дни на автомобилях в московские аэропорты и обратно добираются только новички-иностранцы и москвичи, страдающие от крайней степени «автомобильной зависимости». На вокзале я скормил автомату для продажи билетов 590 рублей. Несколько касаний сенсорного экрана – и билет в оба конца вместе со сдачей у меня в кармане.

Несколько минут спустя аэроэкспресс уже мчал меня к международному аэропорту «Внуково», расположенному в 30 километрах к западу от Москвы. Чистый и тихий, этот поезд представлял собой идеальное место для чтения, и я смог почитать статьи, на которые не хватало времени, и проверить электронную почту на мобильном.

Тридцать пять минут спустя, в 9:35, я поднимался по эскалатору в новый терминал из стали и стекла.

За 85 минут до вылета я совершил ошибку. Оказавшись на распутье между международными и внутренними рейсами, я просчитался, подумав, что администрация аэропорта, наверно, по-прежнему мыслит старыми категориями и считает Украину внутренним направлением.

Я ошибся. Однако вежливый пограничник позволил мне пройти назад через его металлодетектор, чтобы я смог вернуться в секцию международных рейсов.

Там я направился к авиакассе и попросил билет до Одессы и обратно. За 70 минут до вылета кассир сняла с моей карты Visa 9 774 рубля – на 2 процента меньше, чем стоимость билета в интернете. (Покупая билет, я одновременно разговаривал по телефону со старшим сыном Джеймсом, который позвонил мне из Огайо, чтобы рассказать, как прошли его собеседования о приеме на работу).

Используя мою кредитку, кассир заметила, что предыдущий пассажир в ярко-зеленой рубашке оставил у нее свою банковскую карту. Без лишней суеты стюардесса «Аэрофлота» сходила к стойке регистрации и вернула пассажиру его карту.

С билетом в руках я прошел на проверку. Офицер таможни спросил меня, везу ли я с собой много наличных. Я ответил, что нет – только в этот момент сообразив, что я сажусь на международный рейс с тысячей рублей в кармане. Я знал, что в Одессе много банкоматов.

До вылета оставалось 45 минут, все формальности международного рейса позади. С посадочным талоном в руке я прошел на паспортный контроль, где меня встретила российская пограничница в стеклянной будке. Она посмотрела на мой американский паспорт, затем на меня, и одарила меня широкой улыбкой. Она ждала, что я улыбнусь в ответ, как на моей фотографии в паспорте. (Если российские пограничники учат американцев улыбаться, куда катится мир?)

Еще одна рентгеновская машина. За десять минут до посадки я шел мимо многочисленных магазинов с беспошлинной продажей алкоголя, парфюмерии и шелковых шарфов. Современные российские аэропорты все больше напоминают торговые центры. У меня было пять свободных минут, и я позвонил со своего мобильного телефона в две одесские гостиницы. Я выбрал ту, что подешевле, забронировал номер, и предупредил персонал, что я приеду поздно.

Несколькими минутами спустя я был в самолете, но на моем месте у окна уже сидела крупная женщина. Стюардесса вмешалась и дипломатично объяснила ей, что мое место – 22F, а ее – 19A. Никаких криков и истерики.

Усевшись на свое законное место, я услышал, как в отделение над головой кто-то ставит сумку со стеклянной посудой. Это был мужчина в зеленой рубашке. Получив обратно свою банковскую карту, он не преминул воспользоваться ей в беспошлинных магазинах.

«Водка?», – спросил я его. «Да нет, – ответил он. – Этого добра в Украине хватает. Виски».

Три часа спустя после того, как я замкнул двери офиса, самолет нес меня к Черному морю.

Почему в свете всего рассказанного у Путина должны возникать какие-то проблемы?

Давайте ненадолго вернемся на 20 лет назад, в сентябрь 1991 года, когда я совершал свой первый внутренний рейс в Советском Союзе, будучи журналистом New York Times.

Сотруднику газеты пришлось тогда приехать со мной в серый тусклый московский аэропорт, чтобы провести меня через все ошеломляющие бюрократические процедуры: загадочные советские КПП с раздраженными чиновниками, которые могли позволить иностранцу совершить внутренний рейс по Советскому Союзу только при наличии целого ряда разрешений и печатей. Плюс заключался в том, что билет в Тбилиси стоил порядка 12 долларов.

Однако не было никаких гарантий, что старый «Туполев» отправится хотя приблизительно по расписанию. Кроме того, на месте, в Тбилиси, конкурирующие группировки разъезжали на «Ладах», через опущенные стекла которых блестели «Калашниковы».

Самую удручающую картину в московском аэропорту представлял собой мужской туалет. Эта вонь способна была остановить коня за 20 шагов. Набрав воздуха в легкие заранее, и зажав нос, я быстро проскочил внутрь, чтобы справить нужду. Причиной амбре была прохудившаяся канализация, причем дырявые трубы были просто обмотаны тряпками. Лицом к умывальникам на крохотном стульчике с трудом разместилась техничка. В углу приютился понурый мальчик, вероятно, ее внук, обритый наголо для защиты от вшей. Похоже, детский приют в духе романов Диккенса был бы для него лучшей долей.

К своему счастью, многие россияне моложе лет этак 35-ти просто не знают, о чем я рассказываю. Их представление о Советском Союзе представляет собой туманный коллаж из ностальгических воспоминаний их дедушек и бабушек и современных видеоигр о мировом господстве.

В 1991 году в Москве, пожалуй, было лишь 20 ресторанов, принимавших кредитные карточки. В прошлом году в России в обращении насчитывалось 70 миллионов карт Visa.

В 1991 году не было банкоматов, а сотовые телефоны были только в автомобилях элиты Коммунистической партии. В прошлом году в России было зарегистрировано около 225 миллионов мобильных номеров – при том, что население страны составляет 142 миллиона человек.

В 1991 году число россиян, выезжающих за пределы Советского Союза и Восточной Европы, составляло всего несколько тысяч. В прошлом году 10 процентов взрослого населения России побывали за границей. Большинство из них воспользовались современными аэропортами, такими, как «Внуково». Для представителей российского среднего класса в возрасте до 35 лет это – единственные реалии, которые они знают.

«Для них девяностые уже являются мифом – почти таким же, как и времена Ивана Грозного», – отмечает Валерий Федор, директор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в текущем выпуске франкоязычного издания Le Courier de Russie.

Выходит, что сегодня Кремль пытается справиться с революцией сытых, хорошо одетых и хорошо информированных людей.

Российский средний класс уже желает большего. Он хочет ориентированную на потребителя эффективность частного сектора в общественной жизни. Он хочет прозрачности, честности и власти закона. Десятилетиями Владислав Сурков был главным идеологом Кремля, архитектором мягкой авторитарной системы, которую он назвал «суверенной демократией». Однако 27 декабря, через три дня после 100-тысячных демонстраций против Путина, Кремль перевел Суркова на неполитический пост.

Сурков, любитель истории, очевидно, помнил слова Максимилиана Робеспьера, который, идя под гильотину в 1974 году сказал: «Революция пожирает своих детей». Поэтому незадолго перед уходом архитектор политической системы современной России, иронично заметил в интервью: «Стабилизация пожирает своих детей».