Действительно, была у цивилизации с конца XVIII по конец XХ века такая сверх-идея как вера в прогресс в широком смысле (научно-технический, социальный, культурный, нравственный) и в гуманизм, что связано с признанием «величия человека» («в человеке должно быть всё прекрасно — душа, мысли, поступки…»).

Еще была жажда освоения Земли, ее недр, ее неизведанных уголков. Цивилизационная миссия, культуртрегерство. Киплинг писал о «миссии белого человека». А красноармеец Федор Сухов («Белое солнце пустыни») подписывался как «борец за счастье трудящихся всех стран». Всё это Кургинян называет «проектом модерна». Всё это было светским эквивалентом религии. Западно-буржуазную цивилизацию и «соцлагерь», сложившийся вокруг СССР, действительно можно рассматривать в качестве альтернативных форм реализации одного и того же модернистского проекта.
А теперь «проект модерн» себя исчерпал, вера, его одушевлявшая, умерла, всё погружается в декаданс и будущего, как кажется, просто нет. Кроме бесконечного повышения уровня потребления и «качества жизни», цивилизации, как кажется, предложить больше нечего. Но ведь этот уровень не может повышаться вечно. А что там, за поворотом?

В качестве альтернативы предлагается волюнтаристское возвращение к одной из ранее существовавших религий как к формирующей общество и государство социальной силе. Пока этот проект, который Кургинян называет «контр-модерном», имеет массовую поддержку лишь в исламском мире, но не исключено, что и другие страны, с другими, чем ислам, «традиционными» религиями, в один прекрасный момент захотят последовать тому же примеру. «Контр-модерн» означает принципиальный отказ и от прогресса, и от гуманизма, хотя прикладные достижения науки и техники при этом вовсе не отбрасываются (вон, в Иране ядерный реактор запустили, ядерную бомбу и баллистические ракеты изготавливают). «Контр-модернизм» Кургинян не приемлет, в чем с ним вполне можно согласиться.
Предложение Кургиняна — «сверх-модерн». Что это такое конкретно, он толком и не объясняет. Но предположить всё-таки можно. Вероятно, речь идет об объединении вокруг решения важных для человечества задач, превосходящих по масштабу те задачи, которые ставил себе модерн XIX — XX века. Скажем, радикальный прорыв в космос, внедрение ресурсосберегающих и экологических технологий, позволяющих установить устойчивый баланс между цивилизацией и окружающей средой, формирование подлинно-демократического и прозрачного общественного устройства («новый социализм»). Продолжением гуманизма XIX века могло бы стать раскрытие внутреннего потенциала самого человека, включая и те его стороны, которые с точки зрения догматико-материалистической европейской науки являются «паранаучными» и «паранормальными». Именно Восток с его йогой, медитациями, техниками самопогружения накопил здесь огромный опыт, который мог бы стать предметом научного изучения и широкого применения. В конечном счете, Кургинян намекает, что задачи, которые призван поставить перед собой «проект сверх-модерна» должны быть не меньше (или идентичны) тем целям, которые ставили человеку существующие мировые религии. Разница в том, что в религиях эти цели были представлены лишь символически или на уровне священно-театральных постановок, а если и достигались, то лишь во внутреннем субъективном опыте индивида. Сверх-модерн же претендует на то, чтобы воплотить их объективно и в самой осязаемой реальности. Таким образом в реализацию сверх-модернистского проекта могли бы включиться как люди светские, неверующие, так и верующие и религиозные, по крайней мере, в своей лучшей, «продвинутой» части. Этим было бы снято характерное для XIX-XX века напряжение между «светскостью и научностью» с одной стороны и «верой и религией» с другой. По Кургиняну, сверх-модерн, как проект, должен принять на себя и функцию «утешения», которую до сих пор исполняла исключительно религия.

Ну что ж, следует признать, что этот кургиняновский проект выглядит, хоть пока и утопично, но вполне симпатично. В конце концов, многие великие свершения начинались с «великой мечты». Но вот дальше… Дальше Кургинян говорит нечто такое, что совершенно обесценивает сказанное им раньше.

Из его же слов явствует, что главной его и его сторонников мотивацией является «любовь в России», причем ни к «какой-то там» России, а именно к России «великой», имперской, внушающей страх и ужас. И вот такую Россию нужно сохранить любой ценой, принимая для этого какую угодно идеологию, какое угодно правительство. Для Кургиняна (как и для Проханова с Дугиным, которые расходятся с Кургиняном по многим другим вопросам, но в этом, главном, согласны) равно приемлемы и Николай II с черносотенцами, и большевики с ЧК/НКВД, но абсолютно неприемлем (причем именно как идея, а не в конкретных проявлениях) опыт российской демократии, скажем, с февраля по октябрь 1917 г. По итогам погружения в кургиняновский поток сознания у читателя складывается очень стойкое ощущение: сам-то «проект сверх-модерна» выдуман им исключительно как вариант имперской идеологии для «великой России», которую нужно спасать любой ценой. Получается, что ИМЕННО ИМПЕРСКАЯ РОССИЯ, А НЕ КАКОЙ-ТО ТАМ «СВЕРХ-МОДЕРН» ЯВЛЯЕТСЯ «СВЕРХ-ЦЕННОСТЬЮ КУРГИНЯНА». И здесь возникает вопрос: а что будет делать Кургинян, если власть предержащие выберут для сохранения имперской России не утопический сверх-модернистский, а вполне себе реальный контр-модернистский проект? Т.е. волюнтаристским решением начнут строить на 1/7 части суши некий «православный Иран»? Нет сомнений, Сергей Эрвандыч очень быстро перестроится и станет «соловьем державного православия». Ну так и грош цена ему тогда как теоретику «сверх-модернизма»…

Между прочим, необходимость любой ценой спасать имперскую Россию Кургинян, кроме ссылки на иррациональное чувство любви, пытается обосновать еще и (псевдо-)рационально. Существование Российской империи имеет, дескать, провиденциальное значение, поскольку именно Россия, приняв кургиняновский сверх-модернистский проект, призвана спасти весь мир, всё человечество, указав ему новые пути. Вот здесь утопизм просто зашкаливает, оборачиваясь российским вариантом чучхеизма. «Кургиняновская Россия», по его же собственным словам, должна противостоять всему остальному миру, и Западу, и Китаю, и «регионам архаики», являя некий совершенно новый, невиданный доселе тип цивилизации. Вот только для построения совершенно особой, отличной от других, и притом КОНКУРЕНТОСПОСОБНОЙ цивилизации нет у современной России ни интеллектуальных, ни научно-технических, ни просто людских ресурсов. И не может Сергей Эрвандыч этого не понимать. Он всё же не дурак и довольно эрудирован. Так что же имеется в виду под «российским сверх-модернизмом» на практике? А примерно то же, что подразумевает северокорейское чучхе: «потемкинская деревня», когда пропаганда твердит, что мы, дескать, великая нация и свет всему миру, а народ тем временем траву жрет…

И наконец, Кургинян вполне убедительно объясняет, что у России, превращенной ее правителями («жуликами и ворами») в сырьевой придаток развитых мировых экономик, стратегического будущего нет вообще (впрочем, это всё ведь не Кургинян придумал). А вывод следует неожиданный: оппозиция, причем вся, во всех своих проявлениях и без разбора, искусственно сформирована врагами России и существует на «вражеские деньги». И потому, бежим поскорее и голосуем за то же самое правительство (которое, как он сам, чуть раньше признал, является «жуликами и ворами»), а иначе — гибель России. Ну и кто же он после этого как не КОЗЕЛ-ПРОВОКАТОР!?