Интерес к жизни и творчеству Достоевского, можно сказать, величина постоянная. Но есть дни, когда его имя вспоминают особо, – это даты рождения и смерти. В интервью «Новым Известиям» правнук писателя Дмитрий ДОСТОЕВСКИЙ рассказал о том, кто в первую очередь интересуется сегодня творчеством Федора Михайловича , о том, как он относится к упоминанию имени прадеда в названиях ресторанов и отелей и что связывает писателя с вождем мирового пролетариата.

– Дмитрий Андреевич, правда, что вы проводите экскурсии по местам Достоевского для иностранцев?

– Иностранцы – не самоцель, ко мне обращаются многие турагенты. В основном просят, чтобы я провел группы по местам «Преступления и наказания». В Европе Достоевского знают больше как автора именно этого романа. Мало кто может сказать, что читал «Братьев Карамазовых».

– А вам что больше всего нравится из написанного прадедом?

– «Братья Карамазовы». На Западе стонут по поводу таинственной русской души. Я говорю иностранцам: «Почитайте «Братьев Карамазовых», и вам все станет ясно – что такое русский человек».

– Они считают, что русский человек – это Раскольников?

– Да. Как-то французы снимали документальный фильм про Петербург Достоевского. В перерыве режиссер спросил меня: «Сейчас можно встретить Раскольникова?» Я ему предложил пойти на Сенную площадь и самому посмотреть. Он вскоре вернулся и почему-то шепотом сказал, что каждый третий ему показался Раскольниковым. Еще они утверждают, что «Преступление и наказание» – лучший детектив всех времен и народов.

– Вы занимаетесь популяризацией творчества своего прадеда?

– Я живу двумя жизнями – своей и жизнью потомка великого писателя. Сначала это было сложно, надо было хорошо знать его произведения. Теперь чувствую себя уверенно. Стараюсь объяснить феномен Достоевского, особенно молодежи. Сейчас вторая волна интереса к Достоевскому, он даже в XXI веке современен и востребован.

– Это при том, что молодежь читает комиксы…

– Отнюдь. Молодые умеют отличать чтиво от настоящего чтения. Мне часто звонят учителя и просят, чтобы я провел экскурсию для учеников. На этих встречах я вижу, что десять процентов слушают внимательно, некоторые записывают. Десять процентов – это немало. На моей страничке «В контакте» очень много молодежи.

– О чем они вас спрашивают?

– Особо глубоких вопросов нет. Достоевский все-таки понимается с годами. Большинство просто не могут поверить, что у Достоевского есть пра- и праправнуки. Им это интересно.

– Сегодня в Петербурге есть ресторан «Идиот», гостиницы «Братья Карамазовы» и «Достоевский». Как вы относитесь к тому, что названия литературных произведений вашего прадеда используются в коммерческих целях?

– Это ненормально. У музея есть официальная бумага на фамилию Достоевский как на товарный знак. Это было сделано специально, чтобы не было возможности открывать казино с именем писателя. На самом деле такое казино было в Москве, только вместо буквы «с» написали знак доллара. Мы пробовали подавать в арбитражный суд, но адвокат ничего не смог сделать, сказал прямо: «Все решают деньги».

– Как вы думаете, почему современные попытки экранизировать романы Федора Михайловича проваливаются?

– Вы точно сказали – попытки. Мне вспомнилась беседа с одним интересным человеком в Москве. Если представить себе человека искусства, то он был им именно таким на сто процентов. Не буду называть его имени. Еще при советской власти он снял несколько фильмов, но они так и не вышли на экраны – их или смывали, или клали на полку. Этот рафинированный эстет сказал мне: «Когда задумывают снимать Достоевского, все попадают на удочку Достоевского. Вроде бы у него все ложится на мизансцены, можно весь фильм построить в голове, но как начинают снимать, ничего не получается. Получается либо истерика, либо мелодрама». Он пробовал несколько театральных систем – ни одна не вытягивает. Достоевского можно только читать – сделал он вывод. Раньше театральные или кинорежиссеры считали, что постановка произведений Достоевского – это некая высшая ступень, к ней шли годами. Сегодня же человек снял два-три клипа и начинает снимать Достоевского. Причем снимать на каком-то лубочном фоне, где бегают какие-то странные люди. Вот у Пырьева что-то получилось, но он – великий мастер. Мне как-то довелось беседовать с Евгением Лебедевым, который играл в товстоноговской постановке Рогожина. Он никак не мог войти в образ, не понимал, как играть. Кто-то в шутку сказал: «Без ста грамм не разберешься». С тех пор Лебедев играл Рогожина, предварительно выпив за кулисами.

– Сериал «Достоевский» смотрели?

– Выключил через пять минут после начала.

– Почему?

– Хотиненко отбросил настоящую историю и придумал свою. Фильм начинается со сцены казни петрашевцев, и Достоевский стоит с мешком на голове. Но он не стоял с мешком, он вообще был во втором ряду. На мой взгляд, это один из худших фильмов про Достоевского. Сценарий, насколько я знаю, был еще хуже – его переделал Хотиненко.

– Известно, что ежегодно устраиваются встречи потомков Пушкина и Толстого. Есть ли такие встречи у потомков Достоевского?

– Вообще-то я и к Пушкину имею отношение, Причем дважды по обеим линиям, он мой свойственник.

– Неужели и Пушкин ваш родственник?

– Через мою бабушку, в девичестве Цугаловскую. Ее род был в родстве с московскими Павлищевыми, а те были в родстве с Пушкиными. Получается, что прямой крови нет, но свойство с поэтом есть, причем по материнской линии род Шестаковых был тоже связан с Павлищевыми. Есть и другие ветви Достоевских, связанные с громкими фамилиями, например с петербургскими дворянами Лениными. Правда, к Ульянову-Ленину они прямого отношения не имеют. Дело в том, что дочь брата писателя Андрея вышла замуж за Николая Ленина. Ее дочь Александра, несмотря на дворянство, интересовалась революционным движением и познакомилась с Крупской. Владимир Ульянов после Шушенского оказался в Петербурге. Будучи под полицейским надзором, он должен был иметь присутственное место. Он устроился присяжным поверенным, но в суде стал произносить непозволительные речи, и вновь нависла угроза ареста. Открыто уехать за границу под своей фамилией он не мог. Крупская обратилась к Лениной, отец которой при смерти, с просьбой украсть у него паспорт. Что та и сделала. Владимир Ульянов побрился, изменил внешность и стал – Николаем Лениным. Известен случай, что после революции чекисты, не разобравшись, расстреляли родного брата настоящего Николая Ленина. Ульянов-Ленин, узнав об этом, отдал приказ: посадить в тюрьму начальника ЧК, который был виновен в расстреле. Кстати, это был единственный случай, когда чекист был посажен в тюрьму по распоряжению Ленина.

– Вы общаетесь с достоевсковедами?

– Конечно. Все, что происходит вокруг личности и творчества Достоевского, меня интересует, и, хотя я не литературовед, многое в нем мне понятно через гены. Мы встречаемся на чтениях в Петербурге и Старой Руссе, меня приглашают на международные симпозиумы. Иногда я сам выступаю с докладами. Мне как потомку даже разрешили работать с делами репрессированных Достоевских в ФСБ. Пострадали племянник писателя Андрей Андреевич и внук писателя, мой отец, Андрей Федорович. Они были арестованы, но приговоры были отменены.

– Вас устраивает нынешняя политика в музее прадеда? Некоторые сотрудники говорят, что ушли из него, чтобы не участвовать в профанации имени великого писателя.

– Музей открылся в 1971 году, после смерти отца я стал принимать участие в его открытии. Прошло уже много лет, и, конечно, многое изменилось в музее. Не все, что изменилось, я поддерживаю. Сошла на нет научная работа музея – он стал обычным собранием экспонатов. Изменилась и сама экспозиция – последнее изменение меня расстроило. Мемориальная часть, сама квартира писателя, так и не приобрела духа той семьи, которая в ней жила, а ведь это было, по словам самого писателя, самое счастливое время его жизни.

– Есть ли в нем экспонаты, к которым прикасался Достоевский?

– Достоевский жил в Петербурге, не имея собственного, так сказать, гнезда. Он все время переезжал с адреса на адрес. Это не способствовало накоплению каких-то постоянных вещей, да и дальнейшая судьба их была подчас трагической. В итоге, когда надо было открывать музей-квартиру, ее нечем было обставить. Те остатки, которые сохранились в семье потомков, были, как сказал отец, «добровольно-принудительно» отобраны еще в 30-х годах. Наша семья отдала музею мебель, которая принадлежала племяннику писателя Андрею. Отмечу, что горожане активно ответили на призыв музея подарить мебель той эпохи.