Любят наши законодатели с исполнителями рассуждать о пользе борьбы с финансовыми злоупотреблениями чиновников — рассуждать громко, многословно, с придыханием и выпестованными стальными нотками. Тем разительнее имеем на выходе контраст: идеи по борьбе с коррупцией, откатами и банальным воровством от раза к разу все «бесчеловечнее», а случаи оных опять же от раза к разу все возмутительнее. И в обсуждении истории с арестом той же Евгении Васильевой из «Оборонсервиса» обывателя будоражат больше не присвоенные, по версии следствия, миллионы, а описание тринадцатикомнатной квартиры в Молочном переулке.

Наверное потому и очередная новость об очередной антикоррупционной инициативе не попала в топ новостей. И вряд ли попадет. А ведь речь идет ни много ни мало о создании отдельного спецбюро, которому надлежит только тем и заниматься, чтобы мониторить и пресекать все случаи чиновничьих злоупотреблений. Идея эта витала в воздухе давно и даже время от времени дискутировалась на разных уровнях, но вот дошло дело и до практической реализации.

Не вполне ясным остается лишь один момент — будет ли параллельно наконец-то ратифицирована та самая заветная 20-я статья Конфенции ООН по борьбе с коррупцией, которая предусматривает ответственность чиновников за незаконное обогащение (подробнее — см. в Справке KM.RU). Собственно, именно ответ на этот вопрос и позволит более-менее наглядно представить, какой толк будет от работы новоиспеченного контрольно-карательного органа. Ведь без ратификации данной принципиально важной поправки, как отметил в интервью «Независимой газете» депутат Дмитрий Горовцов, у законодателей при всем желании нет возможности внести соответствующие поправки в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, а также невозможно внести и поправку в закон об оперативно-розыскной деятельности, которая позволила бы правоохранительным органам применять реально действующие инструменты в антикоррупционной борьбе.

То есть принятие некоего нормативного акта о создании специального органа при Генпрокуратьуре ли или при Следственном комитете без сопровождающей ратификации двадцатой статьи превращает изначально благую идею в классический фарс, когда появляется некое серьезное бюро, наделенное сверху некоторыми полномочиями, которыми оно впрочем не может законно пользоваться, поскольку любое заведенное дело будет элементарно рассыпаться в суде.

В свете этого напрашивается банальная, но отнюдь не праздная мысль. Если и есть смысл в создании такого спецоргана, чьи полномочия не подкреплены в достаточной степени правовым тылом, то быть может он неплохо смотрелся бы в качестве подчиненного лично главе государства? Как никак, но ручное управление процессами, причем совершенно разного уровня — есть печальная реальность нашего времени. С корой остается приучится жить.

Законодательную инициативу о создании спецоргана по борьбе с коррупцией среди чиновников в беседе с обозревателем KM.RU проанализировал известный политолог, директор Института проблем глобализации, доктор экономических наук Михаил Делягин:

— При каком ведомстве этот спецорган смотрелся бы органичнее?

— Только не при Генпрокуратуре! Поскольку этот орган прежде всего нужно самым кардинальным образом оздоравливать. Позиция Генпрокуратуры во время истории с подмосковными прокурорами и, конкретно, ее нынешняя позиция по прокурору Игнатенко производит шокирующее впечатление…

Как мы знаем, этот прокурор был пойман в Польше, где скрывался от нашего следствия, был экстрадирован в Россию и тут же наше гособвинение предложило его выпустить под подписку о невыезде! Так что до того, как в этой замечательной правоохранительной структуре не произойдут качественные изменения, отдавать в ее ведение спецорган по борьбе с коррупцией точно не стоит. Конечно, у нас все правоохранительные органы чем-то «знамениты» в той или иной степени, но Генпрокуратура тут идет просто с выдающимся отрывом.

Кроме того, данный спецорган неминуемо будет выполнять следственные функции. Так стоило ли тогда отделять о Генпрокуратуры Следственный комитет? Если же это будет некая аналитическая структура, то не нужно тогда плодить новые сущности. У нас есть Росфинмониторпинг, который в состоянии все это отслеживать.

Вообще сама по себе идея специального органа, который боролся бы с коррупцией среди чиновников мне представляется глупостью и желанием власти просто раздуть штаты и создать новые теплые места. У нас есть, в конце концов, ФСБ, которое занимается преступлениями против государственной безопасности. А коррупция на государственном уровне, что бы там ни говорил Медведев о необходимости замены тюремного заключения штрафами, представляет собой преступление против государственной безопасности, против государства. Поэтому по логике этим должен заниматься Следственный комитет или ФСБ.

— Полагаете, у нашей власти есть реальная воля к тому, чтобы максимально укротить коррупцию и прочие злоупотребления со стороны чиновников?

— В настоящее время я вижу у власти скорее совершенно однозначную волю к тому, чтобы спустить на тормозах реально идущие антикоррупционные процессы. Мы видим, как спускается на тормозах дело Сердюкова. Оно уже фактически переквалифицировано в дела против неких стрелочниц, а роль самого экс-министра в тех историях, кажется, даже не рассматривается следствием. Мы видим, что по меньшей мере умолчанию подвергается дело Скрынник. Мы видим, что в то самое время, когда правоохранительные органы требуют помещения под стражу оппозиционера Удальцова лишь на том основании, что у него не работал мобильный телефон, Генпрокуратура бьется за то, чтобы выпустить под подписку заведомо склонного к побегу прокурора Игнатенко. Все это наводит на мысли, что государство бросает все силы на то, чтобы не допустить собственной декриминализации.

При этом, справедливости ради могу сказать, что мы имеем сейчас парадоксальную ситуацию, когда некоторые инициативы Путина прямо противоречат интересам всего правящего класса — та же идея о возврате в Россию капиталов чиновников. Да, Путин не посмел задать вопрос, откуда эти капиталы взялись, но он по крайней мере обмолвился о необходимости вернуть их в страну и это естественно создало некоторое напряжение между ним и элитами. Надо отметить, что в прошлый раз в нашей истории подобное напряжение было в 36-37 годах прошлого века, когда Сталин провозгласил политику демократизации партии и даже закрепил это положение в конституции. Тогда сопротивление правящего класса кончилось, как мы помним, массовым террором. Сначала со стороны правящего класса, а потом и против него. Надеюсь, что в этот раз обойдемся без этого, да и Путин — не Сталин, причем во всех отношениях.