В советских фильмах сталинского и хрущевского времени колхозники могли бы дать фору любому оперному театру — они все время пели. Пели во время посевной, уборочной, сенокоса и весенних полевых работ. Не жизнь, а сплошная оперная ария. Вот только в реальности поводов выводить рулады у колхозников не было. Жизнь на селе была далека от идиллии, нарисованной в фильме «Кубанские казаки».

Какой же она была — жизнь «тружеников плуга и сохи»? Документы белорусских архивов позволяют увидеть ее в один из самых трудных и противоречивых периодов истории БССР — первые послевоенные годы. Наряду с восстановлением разрушенного хозяйства советским властям пришлось решать еще несколько глобальных задач — бороться с партизанским движением и проводить коллективизацию в Западной Беларуси. В конце 1940-х гг. Беларусь во второй раз пережила «великий перелом». Коллективизация в Западной Беларуси вылилась в серьезный социальный катаклизм, сопровождавшийся массовыми репрессиями.

«Большинство в колхозы идти не хотят»

Что крестьяне Западной Беларуси могли знать о колхозах? Советская пропаганда, частью которой были и «Кубанские казаки», рисовала картину райской жизни, объясняя все проблемы и трудности происками «вредителей» и «врагов народа». Но был еще один источник информации — рассказы жителей БССР, познавших коллективизацию на собственном опыте. Их горькие свидетельства — в письмах 1944-45гг., отмеченных военной цензурой как «содержащие высказывания антисоветского и антиколхозного характера».

Вот что не нравилось советским цензорам: «У нас при немцах непаханая земля была роздана по дворам, а теперь организуют колхоз, но в колхоз люди идти не хотят»; «Очень обидно, что немцы забрали корову, а пришли наши — забрали лошадь в колхоз. В общем, обобрали чисто, и нигде никакого права не найдешь»; «Жизнь очень плохая, под старость лет партизаны забрали корову и коня, и теперь ничего не осталось. Сейчас в колхоз опять сгоняют, и все, у кого что осталось, забирают»; «Сейчас опять организуется колхоз, и у нас ничего не будет. Пока работали сами на себя, так имели и хлеб, и картошку»; «Урожай у нас хороший. Колхозы опять организуются. Пока была война — колхоза не было, а сейчас колхозы. Большинство в колхозы идти не хотят»; «Во время войны жили единолично. Хлеба у нас и картошки сколько хочешь, а также и других видов культур много (гороху, проса и т.д.), покупать ничего не надо. Сейчас опять строят колхозы и опять ничего не будет».

Крестьяне были бесправны перед любым представителем власти — будь то председатель колхоза, сельсовета или какой-нибудь инспектор «Заготзерна». Поведение этих активистов зачастую ничем не отличалось от поведения немцев.

Так, член ВКП(б) Д.А.Лаппо, в 1944 г. — уполномоченный по выполнению хлебопоставок государству в Молодечненском районе, собрал в д.Кончаны крестьян и заявил, что каждое хозяйство должно внести в фонд обороны страны по 2 пуда зерна и 205 рублей денег. Вот как описывает эту историю постановление Молодечненского обкома КП(б)Б «О непартийном поведении члена ВКП(б) Лаппо Д.А.»: «Утром следующего дня Лаппо пошел по домам собирать хлеб и деньги. Зайдя к гр. Луганович, он потребовал указанное ранее количество хлеба и денег. Гр-ка Луганович, вдова, имеющая троих детей, около 1 га земли, была не в состоянии внести такое количество. Лаппо, увидев в хате стоящий мешок ржи (последний имеющийся у гражданки хлеб), насильно отнял его, ударил сопротивлявшуюся женщину и куда-то его отправил (документов о сдаче хлеба не имеется)».

Такое случалось повсеместно и каждый день. Вот что, к примеру, отметили 5 июля 1945 г. сотрудники Молодечненского обкома КП(б)Б в письме ЦК КП(б)Б: «В Ивьевском районе директор Жемлославского совхоза Гольцов В.М. стал на явный путь дискредитации социалистической законности, выразившейся в расхищении госхлеба и самогонокурении.

За госхлеб покупал лошадей, в то время как отпущенные средства Наркомсовхоза (90 тыс. рублей) на приобретение лошадей не использовались. Гольцов содержал личную прислугу за счет средств совхоза. Давал указания загонять скот крестьян, зашедший на территорию совхоза, в хлев и забивать на мясо, а крестьян штрафовал. Гольцов систематически пьянствовал и избивал рабочих совхоза, грозил расстрелом и производил выстрелы над головами рабочих. Производил незаконные обыски и изъятия имущества и скота у крестьян окружающих деревень».

Из спецдонесений прокурора Минской области 1944-45 гг.: «Председатель Старо-Слободского сельсовета Крупского района Макейчик в процессе работы систематически превышал данные ему законом права и полномочия. За малейшее неподчинение его распоряжениям он применял к населению методы грубого физического воздействия.

22 октября с.г. Макейчик прибыл к колхознице Усик Анне для изъятия у нее коровы. Когда Усик отказалась добровольно отдать корову, Макейчик избил ее. При этом, будучи вооруженным наганом, угрожал ей расстрелом. Изъятой у гр. Усик коровой Макейчик незаконно пользовался в течение двух месяцев (…)

В октябре 1944 г. председатель Ухвальского сельсовета Крупского района Петров, придя в дом гр. Никипаренок, потребовал, чтобы она сдала в колхоз лошадь. Когда Никипаренок отказалась, он несколько раз кулаком ударил Никипаренок по лицу. Никипаренок уронила с рук двухмесячного ребенка. Петров пинком ноги швырнул ребенка под кровать. После этого забрал лошадь и уехал».

Преступление и наказание

Далеко не всегда крестьянам удавалось обратить внимание вышестоящих партийных органов на преступления, совершаемые руководителями на местах. Даже если и удавалось, то, как правило, к провинившимся применялись мягкие меры воздействия вроде снятия с работы и выговора или предупреждения.

Обычно это трактовалось как «перегибы в колхозном строительстве» и«искажения партийной линии», а не как уголовные преступления.

Если же крестьянин пытался защититься и поднимал руку на колхозного активиста или председателя, пощады не было. Советское законодательство трактовало побои как теракт, карая за «совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти» заключением в лагеря минимум на три года (при отягчающих обстоятельствах — расстрел). Действия крестьянина, оказавшего сопротивление председателю колхоза, когда тот уводил его коня или забирал зерно для обобществления, трактовались как «сопротивление представителям властей при исполнении ими служебных обязанностей».

Из справки, подписанной и.о. начальника управления Минюста БССР по Молодечненской области Карповым: «За 1949-1950гг. народными судами (Молодечненской области. — В.М.) рассмотрено 5 дел по ст. 106-1 и 106-2 УК БССР, т.е. за совершение насильственных действий в отношении активистов и колхозников в связи с их общественной или производственной деятельностью.

Народным судом Мядельского района осуждены Лашук Н.Я. к 2 годам и 6 месяцам лишения свободы и Свито М.Д. к 2 годам лишения свободы за нанесение побоев (легких) председателю колхоза им. Горького, который предложил им развозить навоз на поле. Воложинским народным судом осужден Мишкович М.Д. к 3 годам лишения свободы за угрозу убийства председателя колхоза «Победа».

Народным судом Ивьевского района осужден Ивуть И.И. по ст. 106-2 УК БССР к 5 годам лишения свободы за нанесение побоев представителю РК КП(б)Б Козлову в связи с его общественной деятельностью».

Срок за колоски

Если крестьянин посягал на колхозное имущество, пусть даже на колоски на колхозном поле, наказание было жестоким. Летом 1946 г. прокурор Минской области докладывал о выявленных хищениях колхозного имущества: «В колхозе «Пролетарий» Плещеничского сельсовета и района колхозница Волкова Акулина на колхозном поле настригла 8 кг колосьев ржи. Была изобличена в совершении преступления в момент обмолота колосьев у себя дома. За хищение колхозного урожая предана суду.

Работница кирпичного завода «Энергия» Логойского района Веремей Анна, имея на иждивении трех малолетних детей в возрасте 5-10 лет, заставила их стричь колосья на поле колхоза имени Буденного Янушковского сельсовета Логойского района. Настриженные колосья хранила в своем доме. Во время обыска на квартире Веремей были изъяты колосья в количестве 1 мешка. Всего ее детьми было настрижено колосьев ржи с площади 0,05 га. Веремей привлечена к уголовной ответственности и осуждена к 5 годам лишения свободы. Дети переданы на воспитание в Логойский детдом».

Недаром закон от 7 августа 1932 г. о наказаниях за хищение госсобственности прозвали в народе «законом о трех колосках»…

Против власти

Любая критика власти расценивалась как преступление, предусмотренное статьей 72 УК БССР 1928 г. — «пропаганда и агитация против советской власти». За 1949 г. только Молодечненский облсуд осудил по этой статье 41 человека; 40 получили срок до 10 лет, один — 25 лет лишения свободы.

Вот типичные дела «злодеев»: «Драгун Анисия, жительница хутора Болотники Вилейского района, из крестьян-кулаков; по ст. 72 п. «б» УК БССР осуждена к 10 годам лишения свободы с поражением в правах. Драгун А.П., имея кулацкое хозяйство и будучи враждебной по отношению к советской власти, осенью 1941г. на собрании жителей дер. Демьянки и хутора Болотники Вилейского района высказывала по адресу советских активистов угрозы за раскулачивание ее хозяйства и высылку ее мужа. В 1948 г. она проводила антисоветскую агитацию на срыв советских мероприятий и распространяя клевету на колхозную действительность.

Шорох Григорий Григорьевич, житель г.Молодечно, из крестьян-кулаков, по ст. 72 п. «а» осужден к 10 годам лишения свободы с поражением в правах. Шорох, проживая в г.Молодечно, являясь враждебно настроенным к советской власти, начиная с 1946 г. распространял клевету на советскую действительность. Дискредитировал колхозный строй и жизнь крестьян в колхозах. Высказывал угрозы по адресу руководителей советского правительства и коммунистической партии».

Крепкий орешек

В общем, куда ни кинь — всюду клин: сопротивляться коллективизации нельзя, жаловаться опасно, в колхозе жить невозможно. Лишь очень немногие крестьяне осмеливались вступать в борьбу с советской бюрократической машиной. Примером может служить история гражданина Турковского, дело которого хранится в Барановичском госархиве.

Житель д.Сваятичи Ляховичского района активно боролся с бюрократическим аппаратом его же методами. C подачи председателя сельсовета хозяйство Турковского было причислено к числу кулацких:«Гр. Турковский — самый отъявленный, с хитрой политикой кулак. Хозяйство его не крупное, но доходное».

Поэтому с конца 1947 г. на него был наложен большой налог. Однако опытный Турковский хорошо знал тонкости советской системы, поэтому в своих жалобах не допускал никаких ошибок. Все его обращения выдержаны в большевистской стилистике: «Я происхождением из бедной крестьянской семьи. С малых лет остался сиротой и вынужден был работать на помещика» и пр.

Тогда Турковского стали обвинять в принадлежности к Белорусской Народной Самопомощи (БНС) во время немецкой оккупации. В ответ на это он достал справку, что во время войны являлся связным партизанского отряда им. Суворова.

Местные власти с привлечением всех возможных видов компромата все же сколотили дело, обвинив Турковского в том, что «по его доносу немецкий офицер бросил гранату в погреб, где погибли гр. Рудский и другие активисты».

Одновременно пытались делать ставку на бывших батраков Турковского, однако те решительно отказались от любых показаний. Растерявшиеся власти решили все же посадить кулака в тюрьму, но Турковский не сдался и там.

Ситуация стала совсем неловкой: односельчане послали коллективное письмо на имя председателя Совмина БССР, в котором поручились за соседа. Обвиняемый вдобавок засвидетельствовал, что любит «свою советскую власть», и напомнил, что в 1945-46 гг. был активистом, поскольку организовал в Сваятичах кружки пчеловодов и садоводов. В приложении к письму был компромат на председателя сельсовета товарища Стульбу — большого любителя незаконных конфискаций скота. Этот факт тут же подтвердили жители Сваятичей. Турковского освободили, а Минфин даже компенсировал ему 6835 рублей как «неправильно взятые».

Через некоторое время Стульба все же добился суда над ненавистным кулаком, и борца с бюрократией приговорили к работам в Карело-Финской ССР. «Честное население и сельский актив очень довольны, что Турковского судили как саботажника советской власти.

На совещании заявили, что он на весь сельсовет — первый кулак». Но упрямый саботажник и тут выкрутился: устроился на работу в Дорстрой Брест-Литовской железной дороги, а в КФССР не поехал. Затем он отправил очередную порцию компромата на Стульбу — и победил! Председателя Сваятичского сельсовета судили, а Турковского в 1950 г. исключили из списка кулаков.

С оружием в руках

Большинство крестьян безропотно тянули лямку колхозных будней. Те, кому уже нечего было терять, уходили в лес и с оружием в руках отстаивали свое право на землю и хлеб. Вооруженное сопротивление раскулачиваемых крестьян в Западной Беларуси было очень важным фактором повседневной жизни того времени.

Люди, учившиеся в БГУ в конце 40-х — начале 50-х гг., вспоминают, что выпускников, получивших распределение в Западную Беларусь или на Западную Украину, провожали, как покойников, с плачем и причитаниями. Шанс получить пулю в живот из кустов в тех местах был очень велик, особенно если ты представлял власть.

Накал вооруженного противостояния крестьян и властей напрямую был связан с темпами проведения коллективизации. В 1944-45 гг., когда власти форсировали обобществление земель в западных областях, наличие оружия у колхозных активистов рассматривалось властями как жизненная необходимость. Но и с оружием в руках активистам и представителям власти чаще всего приходилось спасать свою жизнь, а не строить светлое будущее.

Из сообщения оргинструкторского отдела ЦК КП(б)Б секретарю компартии БССР П.Пономаренко:«19 августа 1944 г. в 4 часа утра вооруженная бандитская группа в количестве 50 человек напала на Кемелишковский сельсовет (дер.Кемелишки). Находившиеся в сельсовете председатель сельсовета т. Поляк и оперативные работники Свирского РО НКВД были окружены и выходили с боем. Бандой уничтожены все документы Кемелишковского сельсовета: списки по учету населения, земельных угодий, скота и др. документы. Освобождены из-под стражи арестованные органами НКВД 18 августа организаторы и руководители бандитских групп на территории Свирского района».

Из письма руководителя группы ЦК ВКП(б)Б по хлебозаготовкам в Молодечненской области от 22 сентября 1944 г.: «В течение 20-25 дней в Свирском районе бандитами убито 16 человек — коммунистов и комсомольцев, в Островецком районе — 9 человек. Примерно такое же положение в Ошмянском и Сморгонском районах. Все злодейские убийства партийно-комсомольских кадров на глазах народа прошли безнаказанно для бандитов. В Свирском районе в силу террора весь партийный актив, посланный на село, вернулся в районный центр, что привело к полному свертыванию хлебозаготовок. В Кемелишковском сельсовете Свирского района, расположенном около 40 км от районного центра, ежедневно производится обстрел сельсовета. Все это привело к тому, что в Свирском, Островецком, Ошмянском и Сморгонском районах деятельность советских органов на местах в большинстве своем парализована».

«Преступление по сей день не раскрыто»

В 1946 г., и особенно в 1947 г., в западных областях наблюдалось относительное затишье: колхозов в эти годы было создано мало, к поголовному раскулачиванию власти пока не приступили. В 1948-49 гг. начался новый виток коллективизации, ответом на который стало резкое увеличение числа нападений на сельские магазины, сельсоветы, дома партийных и колхозных функционеров.

Только с 1 января 1949 г. по 20 июня 1950 г. в районах Молодечненской области было убито 40 партийцев, председателей колхозов и сельсоветов. Ранениями и побоями отделались 70 человек. Банды ограбили 123 магазина, 17 сельсоветов, 2 правления колхоза, 3 маслозавода. Сожжен 31 дом с хозпристройками.

А вот как выглядит типичная милицейская сводка тех лет, найденная в докладной записке на имя прокурора БССР Ветрова, приводимая с незначительными стилистическими правками:«5/III-48г. примерно в 21.00 вооруженная банда из 15 чел. прибыла в местечко Субботники, путем взлома дверей магазина забрала все товарно-материальные ценности на 51 тыс. рублей и уехала на подводах по направлению Юратишкского района.

Во время ограбления производили стрельбу из ручного пулемета. Во время ограбления магазина в Субботниках через улицу против магазина находились двое участковых — уполномоченные Шатровский и Гуща в своей постоянной квартире. Никаких мер не приняли, даже один из них убежал в госпиталь, который находится от квартиры в 300 м, и там также не организовал сотрудников госпиталя для принятия мер по предотвращению ограбления, несмотря на то, что в госпитале имеется оружие. Второй участковый закрылся в квартире и не выходил, пока не прибыла опергруппа МГБ и МВД.

Участковый уполномоченный совместно с начальником госпиталя сообщили по телефону работникам МГБ. Через 2 часа прибыла опергруппа на место происшествия и по следам шли за бандгруппой километров 25, а дальше следов не было, и бандгруппа осталась нераскрытой по сей день (…)

В ночь с 17 на 18 марта 1948 г. вооруженная группа бандитов в количестве 8 человек примерно в 21.00 прибыла в д. Лукашино, Лукашинского сельсовета. Путем прорубки отверстия в дверях залезли в магазин сельпо и забрали товарно-материальные ценности на 4226 рублей. После ограбления бандиты зашли в помещение сельсовета, разломали шкаф, часть документов сельсовета уничтожили, часть бросили в колодец. Преступление по сей день не раскрыто».