Парафразируя М.В. Ломоносова, можно, наверное, сказать: если в одном месте государства убудет, то в другом прибудет. Или?

В одном из своих последних выпусков журнал The Economist решил в очередной раз обратить наше внимание на то, что государство разбухло до необозримых размеров и что-то с этим надо делать. Cпециальная секция озаглавлена «Укрощение Левиафана».

Цифры выглядят угрожающе. Доля государственного бюджета в ВВП в 13 богатых странах, объединяемых в неформальную Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР, латинская аббревиатура OECD), в 1870 году была 10%, в 1920 году 18%, в 1960 году 28%, в 1980 году 44%, сейчас 48%. Самой большой она была в 1960 году в Швеции — 60%. Сейчас в Швеции она снизилась до 52%, а самая значительная теперь во Франции — 56%. (Сергей Собянин на Ярославском форуме в 2010 году оценивал долю государства в экономике России в 49%. Большинство экономистов считают эту цифру заниженной. — Прим. ред.)

Бдительные либералы уже давно предупреждали, что это опасно, а к концу 70-х годов ХХ века это уже стало общим местом. В 80-е годы Рейган в Америке и миссис Тэтчер в Британии обещали демонтировать паразитическое, авторитарное и патерналистское «социалистическое» государство, одновременно проедающее общественное богатство и развращающее безответственного ленивого обывателя бесплатными завтраками. Последовали приватизации (денационализации) и дерегулирования рынков (особенно финансовых). Но Левиафан укрощен не был.

Настоящая революция, как надеется The Economist, еще предстоит. Она должна пройти три стадии. Содержание первой стадии — «повышение качества управления». Вторая стадия — сокращение бесплатных общественных служб и всеобщих пособий. На третьей стадии надо будет «развязать плотную сеть правил и ограничений», парализующих инновации и предпринимательскую инициативу.

С тем, что государство должно и может стать дешевле и эффективнее, никто не спорит. Его рационализацией сейчас заняты все богатые страны. Но всем ясно, что этого мало. Настоящее сжатие государства возможно только в результате усечения его социальной и командно-контрольной функции.

Первое признается практически невозможным для реальной демократии. Как снова и снова напоминает в своем исследовании журнал, современное социальное государство — это «классовое» государство средних слоев и старших поколений. А они — основной массив электората, который не пустит к власти того, кто покусится на «его» государство.

В сохранении командно-контрольной функции государства заинтересованы прежде всего государственные служащие. Их одних недостаточно, чтобы постоянно ставить у власти своих людей на выборах, но у них в руках то, что в России называется «административный ресурс». И для защиты своих интересов госчиновникам даже не обязательно выигрывать (с фальсификацией или без нее) выборы.

Поскольку два важнейших и самых массивных блока государственного аппарата поддерживаются такими мощными агентурами, все усилия по «укрощению Левиафана» организованно-плановым порядком с использованием демократической и административной процедур можно считать напрасными.

Но дело не только в этом. Ликвидация государства не означает ликвидацию функций, которые оно выполняло. Если человек — общественное животное, то, покинув общность, к которой он принадлежал, или ликвидировав (позволив ликвидировать) эту общность, он должен вступить в какую-то другую. Социальное страхование и социальный контроль неуничтожимы. Они ищут себе агентуру. В эпоху модерна государство как его продукт стало почти монопольным владельцем этих функций. Если теперь оно лишается их (или хотя бы монополии на них), эти функции должен взять на себя кто-то другой. Кто? Другие государства. Либо другие формы общности — семьи и племена (как было до модерна), цехи и их преемники профсоюзы, наконец, фирмы. Или общности, которых раньше не было, — мысленно представимые или даже еще нет.

И тут оказывается, что будущее в тумане. Старые общности уступили когда-то государству функцию социализатора индивида именно из-за того, что государство оказалось в этой роли более эффективным. Можно ли сказать, что теперь намечается обратная тенденция? Открытый вопрос. Ликвидировать неэффективные государства их расчленением или передачей под контроль более эффективных (как это происходит с фирмами на рынке) — возможно, это самое разумное, но попробуйте предложить легализовать этот метод… К слову: кто бы мне объяснил, почему именно все самое разумное оказывается самым неудобным и нереальным?

Но еще важнее, что, ликвидируя государство, индивиды должны быть способны к социальному творчеству, то есть к экспериментальной самоорганизации. Если у индивидов эта способность не развилась или атрофировалась, то никакие альтернативы государству невозможны.

Опыт России это показал. Рухнуло нерушимое советское государство. Но, поскольку никаких признаков альтернативной самоорганизации не обнаружилось, государство вернулось обратно. Левиафан оказался Кощеем Бессмертным.

При том, что так сильно сдало позиции социальное государство, государственный аппарат не сократился, а вырос, стал не лучше, а хуже качеством, не говоря уже о том, что стремительно коррумпировался. Государство обладает способностью сохраняться и разрастаться даже на фоне обеднения общества и сжатия социальных обязательств.

Хотя в исследовании The Economist в таком плане проблема не обсуждается, его составители, очевидно, вполне понимают это. Поэтому они размышляют только о первой стадии крестового похода на государство — о его рационализации. Но образцом они выбрали Сингапур. Малоформатное государство-город, выступающее в мировой экономике фактически как особого рода частное предприятие.