1. Математика — такая наука, которая может с единой точки зрения, одними и теми же уравнениями описывать совершенно разные, не связанные между собой явления. Например, превращение воды в пар при температуре кипения и воды в лед при температуре ниже нуля описывается одними и теми же уравнениями.
Это относится не только к законам физики, но и к законам общественной жизни.

Так,
отец современной экономики Адам Смит увидел соответствие между равновесием в ньютоновской механике и равновесием в экономике. Но как известно, экономические законы в большой степени управляют и законами истории.

Самое удивительное в истории — это революции. Сравним, сколько места в общих курсах по истории занимает описание революций и событий, текущих эволюционно. Окажется, что революции, которая протекает в течение года, отводится больше страниц, чем эволюционным событиям за 50 лет. События, происходящие во время революции, сменяются настолько быстро, что их надо рассматривать в бинокль, а события сравнительно спокойного течения жизни общества рассматриваются как бы в перевернутый бинокль.

Между Февральской и Октябрьской Революциями прошло 8 месяцев, а сколько смен правительства! Как быстро менялось мировоззрение и отдельных людей и масс.

Революция, как правило, приводит к смене идеологий, религиозных верований, к смене одного культа на другой. Например, к смене религиозного культа на культ личности. Это особенно ярко проявилось во Французской Революции, когда Наполеон, высадившийся с острова Эльба, куда он был сослан, потерпев поражение от русской армии, с горсткой солдат вновь завоевал Францию, изгнав короля.

Оказалось, что математически революцию можно описать как некоторый новый фазовый переход, который я назвал фазовым переходом нулевого рода.

Что такое история? Предположим, человек записывает события своей жизни в дневник. Небольшие отклонения от размеренной жизни в данную минуту могут сильно раздражать и волновать человека, но к концу дня они забываются, и мелкие дрязги кажутся уже ничтожными. Если человек описывает события в дневнике только в конце недели, а не сразу после того, как событие произошло, то в памяти кристаллизуется только существенное, значительное, а остальное с течением времени он «не берет в голову».

Точно так же и с «осредненной» экономикой. Цены на фондовой бирже прыгают очень быстро. Это зависит от различных мелких событий, небольших политических изменений, но в среднем экономика меняется медленно, пока не наступает дефолт, кризис или революция.

Равновесная термодинамика также описывает изменение физической системы со временем, но при небольшом изменении температуры системы ждет, когда система «устаканится» и тогда уже «заносит в дневник» ее немного изменившееся состояние. Однако могут возникнуть и резкие фазовые переходы.

Оказывается, существуют общие законы для всех этих квазиравновесных изменений.

Напомню, что фазовый переход первого рода для физических процессов

— это такой переход вещества из одного состояния в другое (воды в лед, воды в пар и т.д.), при котором терпит скачок объем и тепловая энергия, но скачка «кинетической» энергии нет. Например, вода закипает при 100 градусах и замерзает при нуле градусов по Цельсию. В последнем случае объем увеличивается (бутылка с водой, замерзнув, трескается).

Условия равновесия пар — вода, лед — вода достигаются при указанных температурах. Известно, однако, что могут быть созданы условия, когда вода будет перегрета, но не закипит, а лед не растает при температуре большей нуля.

Раньше, когда не было холодильников, люди устраивали ледники. Лед хранился в них и летом. Но каждому понятно, что как ни старайся, но при температуре в 100 градусов лед все равно растает. Очевидно, что в интервале между 0 и 100 градусами существует такая пороговая температура, выше которой невозможно сохранить лед ни при каких условиях.

Практически создать такие «стерильные» условия, чтобы лед сохранялся вплоть до этой пороговой температуры невозможно. Можно только приблизиться к ней.

Такую пороговую температуру я назвал температурой фазового перехода нулевого рода. Если этот фазовый переход происходит, высвобождается и большая «кинетическая» энергия. В классической жидкости такой фазовый переход практически не может быть осуществлен. Он происходит только в квантовой жидкости.

С математической точки зрения фазовый переход нулевого рода в термодинамике квантовой жидкости и экономический дефолт и революция в обществе — это явления одного типа. А именно: есть такая предельная «температура» накала общества, при повышении которой уже нельзя остановить революционные процессы.

За 7 дней до путча 1991 года и накануне распада СССР я опубликовал в газете «Известия» статью «Как избежать полной катастрофы». Это не было случайным совпадением. Я прогнозировал и распад СССР, и стихийное появление второй валюты (доллара), и падение покупательной способности доллара в 200 раз.

Математическая теория возмущений описывает еще одно явление экономики: возникновения волнообразных колебаний на фондовой бирже. Эти колебания называются «волнами Элиота». Они быстро затухают.

Для революций также характерен волнообразный периодический (затухающий) процесс. Революция «перегибает» палку влево до некоторого экстремума (террор Робеспьера во Франции, военный коммунизм у нас), а затем, как и в случае гибкого стержня, начинается периодическое колебание, в то время как желательно скорейшее установление равновесия.

В Великой французской революции цикл таких колебании был равен приблизительно восемнадцати годам. Таких циклов было четыре: 1) революция 1793-1794 годов; через девять лет окончательное установление культа Наполеона; 2) крах культа Наполеона 1812-1814 годов; 3) революция 1830 года; 4) революция 1848 года. Далее шел сложный и хаотический период с реакцией и войнами, который привел в конце концов к некоторому равновесию.

В нашей революции циклы были примерно по двенадцать лет и насчитывают девять колебаний. 1) Революция 1905 года; 2) Революция 1917 года; изменение идеологии; 3) 1929 год — год великого перелома; разгром НЭПа и кулачества; 4) 1941 год — захват новых территорий, война; 5) 1953 год — поворот в идеологии (развенчание культа); 6) 1965 годы — приход к власти новых людей, в том числе бывших комсомольских вождей, сторонников жесткой линии («ястребов») — коллегиальность руководства; 7) 1977 год — уход Подгорного; брежневская конституция; равновесие между теневой экономикой и госсектором; 8) 1991 год — поражение в холодной войне; распад СССР, изменение идеологии; 9) 2003 год — изменение идеологии.

Между «революционными» годами был каждый раз некоторый перегиб в другую сторону по отношению к начальному моменту (развитие НЭПа, например), который обусловливал колебания.

Хотелось бы прекращения колебательного процесса. Поэтому нельзя перегибать палку с идеологией.

Из всего сказанного следует, что с точки зрения науки, при той ситуации, которая сложилась в России, Русская революция была неизбежна, как и Великая Французская революция. История не зависела от того, что Людовик XVI поехал не по той дороге и его остановил патриот. И упрек Солженицына Николаю II: «надо было поехать не по той дороге, а на Любань», — не имеет никакого смысла.

Председатель IV-ой Государственной Думы М.Родзянко верно понимал обстановку и его интуитивные прогнозы были правильными. Однако массам, вовлеченным в исторический процесс, объяснить что-либо невозможно. И не только массам, но и отдельным людям. Попробовал бы я, например, объяснить на модели Ягоде, Ежову, Берии, Рюмину или Абакумову, что тройки ОСО уже существовали во время Французской революции, и напомнить, что случилось в дальнейшем с теми, кто осуществлял эти судилища. Чем это кончилось бы для меня, и без модели ясно! И может быть, лишь в почти уже отрезанных их головах мелькнуло бы знаменитое берлиозовское «неужели?…», как «седьмое доказательство» из бессмертного романа Булгакова.

2. Известный политолог В.Никонов ставит вопрос с научно-исторической точки зрения. Действительно, казалось бы, нужно было потерпеть 2-3 месяца, и после победы в войне начать разбираться в своей внутренней политике и реформах. Именно такой позиции, если обратиться к реальной истории, придерживался и высший состав военных, и члены Государственной Думы. Подозревать их в интриганстве и непорядочности нет оснований.

Но революцией управляют свои законы. Революция характеризуется тем, что она электризует и заражает массы. Во время Февральской Революции генералы поняли, что бесполезно посылать войска для подавления революции в Петроград, поскольку они заражаются революционными идеями и переходят на сторону восставших.

В.Никонов прав, говоря, что история не терпит сослагательного наклонения. Тем не менее он высказывает свой прогноз относительно того, что не будь революции, война могла бы кончиться победой Антанты намного раньше. Но это вопрос не к историкам, а скорее к математикам. Это очень сложный (почти нереальный) расчет.

Размышляя о Феврале, нам необходимо ответить на несколько вопросов.

1) Насколько революция в России повлияла на европейское общество (прогноз о ее возможном влиянии был преувеличен левыми коммунистами, но насколько?) Чьи армии и насколько были разложены?

2) Реальное вступление в войну США зависело от момента явного поражения войск Антанты. Пока попытка наступления французского главнокомандующего Нивелля не провалилась, русский фронт не развалили и пока немецкие армии не начали обстрел Парижа, США реально не вступали в войну.

3) В.Никонов приводит данные о русской армии, а для расчета более важны данные о численности подводных лодок германского флота. Смогла бы подводная война остановить корабли США, перебросившие постепенно около 2 миллионов необстрелянных, но и не зараженных революционным духом солдат? Немецкий главнокомандующий Людендорф, возможно, считал, что смогла бы, иначе зачем было объявлять войну США Нотой от 31 января 1917 г. (т.е. до Февральской революции). А может быть, как раз не была учтена революция. Ее-то никто не ожидал.

Как политолог, В.Никонов невольно переносит события 90-летней давности на проблемы сегодняшнего дня.

Сегодня стоит вопрос о назначении губернаторов. Никонов осуждает князя Г.Е.Львова за то, что он говорил, что губернаторов надо выбирать и якобы от этого и произошли все последующие несчастья. Но он только говорил, а на самом деле всех назначал. А если следовать Никонову, то значит, все несчастья произошли от того, что губернаторов назначали, а не давали выбирать.

3. Теперь о работе Солженицына. Она целиком написана в «сослагательно-поучительном» наклонении: «Сюда и надо было бить», «Если бы восставшие не разбежались …», «Государь мог уехать в иное верное место». Частицы «бы» встречается на каждой странице очень много раз: «Не возникло бы малой междуусобицы», «присмирели бы», «похоронился бы» ; «если бы в ночь на 3 марта не задержали первого манифеста и уже вся страна и армия знали бы, что Михаил — император, — потекло бы что-то с проводов, донёсся бы голос каких-то молчаливых генералов, Михаила уже везде бы возгласили, в иных местах и ждали б, — и он иначе мог бы разговаривать на Миллионной»; «Прибудь Михаил в Могилёв — конечно, Алексеев подчинился бы ему».

Солженицын также приводит слова Г.Е.Львова о выборности губернаторов. Но он заглядывает еще «глубже в нашу историю». Он начинает искать виновников Февральской революции издалека и приходит, как Евгений из «Медного Всадника», к фигуре Петра Великого. Царь Петр Первый, по словам Солженицына, «топтавший народную душу», «создал в северо-западном уголке страны свое сумрачное творение». А что же делать с теми, кого «сотворило», в свою очередь, это «сумрачное творение», с людьми, которых породил Петербург, с замечательными петербуржцами, ленинградцами? Знаю, как опасна была травля москвичей во время войны в эвакуации. Будить такие инстинкты, натравливать на Петербург, выпускать такого джина из бутылки ни в коем случае не следует. Не надо нам второго «Ленинградского дела».

Возвращаюсь к революции. Я читаю протоколы Государственной Думы II, III и IV созыва с огромным наслаждением, как когда-то читал Цицерона. Сколько ума, какие речи, какие адвокаты с разных спорящих между собой сторон. Цвет русского ораторского искусства, блеск мысли, острота реакции, отточенность аргументов. Никто не «запутлялся», по выражению Солженицына. И я читаю эссе Солженицына о Февральской революции, полное ненависти ко всем членам Думы, спотыкаясь на каждой фразе, с огромным трудом продираясь через слова к смыслу. Это и неудивительно: Н.Д.Солженицына объяснила, что этот текст «склубился». Распутать этот клубок непросто.

Итак, начнем с Протопопова — «психопатического болтуна, лгуна, истерика и труса», как его назвал Солженицын. Протопопов был заместителем (товарищем) председателя Думы и прекрасно выступал на заседаниях. Но когда он познакомился с Григорием Распутиным, то тот его как бы загипнотизировал. Царь тоже обладал обаянием, усиленным его званием. Как писал Маяковский: «Дух займет даже если просто главный, А царь не просто всему глава, а даже двуглавный».

И то, что Протопопов стал вторить всей кликушествующей команде, это было существенное изменение в его идеологии, и мы ни в коем случае не должны вменять в вину людям перемену их взглядов.

Люди меняются, и меняется их мировоззрение, особенно во время революций и войн. Например, «рыцарь монархии», как его называет Солженицын и чуть ли не единственный, кому он дает положительную оценку, Лев Александрович Тихомиров, сначала был главным теоретиком терроризма в «Народной воле», осуществившей убийство Александра II. Этот «главный организатор всех злодеяний революционеров» (из полицейской характеристики) эмигрировал и через 7 лет написал Александру III прошение о помиловании. Вернувшись, он стал глубоким теоретиком монархизма. Эту деятельность в дальнейшем, написав новое покаянное письмо 8 марта 1917 года, он сам охарактеризовал так: «Я не сделал ничего и разбит по всем пунктам». В советское время его, как одного из старейших революционеров, устроили в ЦКУБУ (Комитет содействия ученым), и он дожил до старости. Это был типичный представитель мечущейся русской интеллигенции, гениально предсказанный Достоевским.

Сам Александр Исаевич в первоначальном замысле романа о революции воспринимал революцию с марксистко-ленинских позиций. И, как мы видим, свою позицию существенно изменил.

Обратимся к другим лицам. Генерал С.С.Хабалов, по словам Солженицына, «полудремлющее бревно, бездарный, безвольный, глупый», был на самом деле одним из самых разумных наказных атаманов Уральского казачьего войска и пользовался большим авторитетом. Казаки его называли » наш черкес». Позднее он был назначен командующим войск Петроградского Военного Округа. Царь приказывал за один день устранить беспорядки, т.е. стрелять в народ. Но казачество в это время уже отказывалось стрелять в народ. Солженицын сетует о том, что не позвали на помощь юнкеров. Да, Хабалов не приказал выйти на борьбу учащимся военных училищ (спасибо Сергею Семеновичу, мой дядя как раз заканчивал Михайловский артиллерийский кадетский корпус).

Солженицын упрекает юнкеров, ставя им в пример испанцев.

Почему за примером надо обращаться к Западу? Ведь в конце октября русские юнкеры вышли на бой, правда, уже не за царя, и были убиты. А.Вертинский в известной песне после этих событий спрашивает: «Кто послал их на смерть недрожащей рукой?» И у Солженицына рука не дрожала, когда он это писал. Наоборот, в его эссе это самый эмоциональный абзац. Приведу его.

«Молодёжь из военных училищ? — её не позвали на помощь … — но, заметим, училища и не ринулись сами, как бессмертный толедский Альказар 1936 года. В феврале 1917 никто у нас не пытался устроить русский Альказар … ни в каком училище. В Николаевском — было движение, но не развилось».

К кому этот призыв? Кто-нибудь знает, что такое «толедский Альказар»? Да, знают те, кто праздновал в прошлом году 70-летие Алказара — юбилей восстания Альказарского военного училища, в котором в борьбе с правительством Испании погибли мальчики, выступившие на стороне национал-патриота генерала Франко, поднявшего мятеж при поддержке Гитлера и Муссолини. Так что ясно, кто может откликнуться на призыв «устроить русский Альказар».

«Устроят», а потом сам же Солженицын или его потомки будут горько жалеть, как это часто бывает.

Далее Солженицын пишет: «… агитаторы камнями и угрозами насильственно гнали в забастовку рабочих оборонных заводов — …, но ни один … не расстрелян». Напрасные упреки: если бы таковые «агитаторы с камнями» нашлись, то охрана оборонных заводов, безусловно, стала бы в них стрелять.

Теперь коснемся князя Голицына, последнего царского премьера (январь 1917 — февраль 1917 г.). Солженицына называет князя Голицына неумелым и вялым: «Почему в эти испытательные недели России назначен премьер-министром — силком, против разума и воли — отрекающийся от власти неумелый вялый князь Голицын?». Между тем князь Николай Дмитриевич был замечательный человек, талантливый администратор. В бытность губернатором Архангельска он сумел настолько улучшить быт людей, что численность населения губернии резко увеличилась. Все его дети (за исключением Николая — моряка) после революции эмигрировали. Он сам уезжать принципиально отказался и, так как ничего не припрятал, то, как «лишенец» работал сапожником.

Теперь о Николае II. Характер человека более рельефно проявляется в сложных для него ситуациях. У меня с детства вырисовался образ царя Николая II по рассказам близкого друга нашей семьи — дяди Саши, сына лейб-медика двора Льва Васильевича Попова. Тот провел целый месяц у постели Николая, когда он был тяжело болен воспалением легких в Крыму, и вылечил его. Этот же образ поддерживался рассказами Александра Федоровича Керенского о царе в то время, когда царь и его семья были арестованы. Александр Федорович был просто очарован царем.

«Слабый царь, он предал нас», — утверждает Солженицын. Кого это «нас»? И неверно: он не был слабым, он не подчинялся царице и Распутину, а твердо верил в свое завещанное ему от отца предназначение быть самодержцем, а царица, как всякая жена, лишь поддерживала в нем это твердое убеждение.

Несмотря на возражения всех сановников, он совершенно правильно поддержал Витте и ввел золотой червонец — великий акт!

Он не внял Распутину, который телеграфировал ему, наказывая ни под каким видом не начинать войну. Он ее начал. Хотя, возможно, на этот раз Распутин и был прав, но это противоречило бы идеологии и принципам Николая.

Однако не было никого, абсолютно никого из его окружения, кроме царицы, Вырубовой, Фредерикса, а из генералов, кроме графа Келлера, кто бы разделял его идеологию. Вырубова вспоминала: «Я глубоко сознавала и чувствовала во всех окружающих озлобление к тем, кого боготворила, и чувствовала, что озлобление это принимает ужасающие размеры…»

Получалась, действительно, ситуация, о которой говорят, «вся рота шла не в ногу, а один ефрейтор — в ногу». Кроме маленькой компании, состоящей из «нескольких офицеров-московцев, самокатного батальона» «никто в Петрограде не отличился защитой трона». (Добавлю: эти люди захватили Зимний Дворец, но комендант Дворца выпроводил их. Тогда они, редея по дороге, направились в Адмиралтейство. Морской министр И.Д.Григорович их также выпроводил, и они разошлись по казармам). Поэтому царь ничего не мог сделать, и нельзя говорить, что он предал «нас».

Итак, если «вся рота идет не в ногу, один ефрейтор — в ногу», то, что, мы будем разбирать каждого рядового и ругать его за то, что он шел не в ногу? «Казаки изменили правительству», — возмущается Солженицын, тогда как правительство изменило казакам. Поскольку Солженицын написал исследование и по роману «Тихий Дон», то, казалось бы, он должен был это почувствовать. Впрочем, в том исследовании также перевернуто все наизнанку, и сейчас уже строго доказано, что оно совершенно неверно и ошибочно.

Солженицын осуждает царя за то, что он отрекся. В этом, мол, царь проявил слабость.

Обрисуем ситуацию, в которой оказался царь. Он не хотел отрекаться. Генерал Рузский стал грубо давить, даже можно сказать, хамски, принимая во внимание правила этикета. Он предъявил телеграммы от всех командующих фронтов, в том числе от самых преданных и от Великого Князя Николая Николаевича. Царь был непреклонен. Затем прибыли ярый монархист Шульгин и «столыпенец» финансист Гучков.

Гучков — один из главных оппозиционеров, смелый и даже бесшабашный, некоторое время назад был обстрелян в своем автомобиле кем-то из народа, за интересы которого, как он считал, он всегда выступал. Сидевший рядом с ним князь Вяземский, обливаясь кровью, умирал у него на глазах. Тут, Солженицын прав, боевой, деятельный Гучков несколько «запутлялся». И он, и его автомобиль.

Они с Шульгиным прибыли с красным флагом, чтобы их пропустили солдаты, грязные, помятые. Их встретил министр двора подтянутый, одетый с иголочки, в орденах и звездах с портретами 3-х императоров на груди старый граф Фредерикс. Они сказали ему походя, что его дом разграблен и судьба его жены неизвестна. Граф стоял также неподвижно, соблюдая должный этикет, только из его глаз катились слезы, но голос был тверд. Отмечу, что анархистов, напавших на дом графа, возглавлял вошедший в роль анархиста, загоревшийся общим энтузиазмом и счастьем революции знаменитый и популярнейший актер красавец Мамонт Дальский, который впоследствии хвастал перед гостями вещами из дома графа Фредерикса. Этот эпизод хорошо характеризует атмосферу в столице в то время.

Прибывшие объяснили царю, что караул в Царском Селе изменил и что нет никаких известий о царице и детях. Они буквально на коленях просили царя (в отличие от Рузского) отречься в пользу сына с регентством брата Михаила. Царь наконец сказал: «Нет жертвы, которой я не принес бы ради России». В данной ситуации он жертвовал своей идеологией и заветами своего отца.

Царь не проявил слабость, он владел собой в труднейшую минуту своей жизни, не зная, живы ли его близкие. Но положение было безвыходное. Промедление с отречением опасно для державы, дорога каждая минута. Завтра стихия революции уже может так разбушеваться, что отречение уже не остановит процесс.

Теперь о Николае Николаевиче. О главнокомандующем Великом князе Николае Николаевиче Солженицын пишет, что он показал себя «таким же дутым глупцом, как и Родзянко». Николай Николаевич пользовался большим авторитетом как у генералов, так и у солдат. Последние ласково называли его «Микола». В эмиграции часть монархистов (так называемая «Белая Русь») примкнула к нему, предпочтя его, а не прямого наследника Кирилла Владимировича. Среди людей, преданных Николаю Николаевичу, был, в частности, и генерал Кутепов, о котором Солженицын отзывается как раз чрезвычайно положительно.

М.В.Родзянко, Председатель III-ей и IV-ой Государственной Думы, монархист, «столыпинец», горячо поддерживал реформы Столыпина, которого также превозносит Солженицын. М.В.Родзянко, как уже говорилось выше, правильно чувствовал ситуацию и совершенно точно предсказывал приближение катастрофы. Он блестяще сумел вовремя на короткое время взять под уздцы и приостановить лошадь, которая понесла. Иначе в образовавшемся хаосе власть взяли бы люди с идеологией выдающихся русских анархистов Бакунина, Кропоткина, Махно. За дальнейший развал он не отвечал, поскольку премьер Г.Е.Львов вышел из-под его контроля.

Далее. Солженицын учит задним числом, что надо было делать, например, Алексеев должен был «по телеграфу продиктовать Петрограду ультиматум — и даже не возникло бы малой междоусобицы, цензовые круги присмирели бы тотчас, разве похорохорился бы недолго Совет депутатов, перед тем как разбежаться».

Он как бы заглядывает в душу всем деятелям. Керенский «поехал в Москву и произносил красивые слова о милосердии, а в самом червилось спиралью огненно-революционное нетерпение: доказать на следствии измену царя и затем судить его — какая будет крылатая аналогия с Великой Французской!»

На самом деле Керенский не собирался судить царя. Он спасал, кого мог, от озлобленного народа, в том числе пытался переправить семью царя в Англию к его близким царствующим родственникам, но те в последний момент неожиданно отказали в приеме, испугавшись раздражения собственного народа.

Продолжу галерею портретов членов Думы и министров, написанных Солженицыным: историк профессор Милюков — «окаменелый догматик, засушенная вобла, не способный поворачиваться в струе политики»; финансист Гучков — «усталый и запутлявший»; адвокат Керенский — «арлекин, не к нашим кафтанам»; профессор Некрасов — «зауряд-демагог, и даже как интриган — мелкий»; финансист Терещенко — «фиглявистый великосветский ухажер» — и финансист Коновалов — «тёмные лошадки тёмных кругов»; журналист Владимир Николаевич Львов — «безумец и эпилептик»; приват-доцент Годнев — «тень человека»; аграрник, ректор МГУ, профессор Мануйлов — «шляпа, не годная к употреблению»; » достоин уважения один только Шингарёв …, — да и тот … — круглый дилетант».

Ну прямо Гоголь! Отличные ярлыки для министров и членов Думы в правительственной газете. Воспользуется ли ими в дальнейшем кто-нибудь?

Вернемся к призывам Солженицына. Отмечу, что одна из наиболее близких по времени к нам революций произошла в Иране и стала, как это и бывает с революциями, волнообразно распространяться по мусульманским странам. Эта революция опровергла марксистскую концепцию революции как прогрессивного продвижения общества к коммунизму. Возвращение к идеям «Русского Альказара» и идеям православно-самодержавного фундаментализма может привести к самоуничтожающей войне с мусульманским фундаментализмом.

4. Есть еще одна важная проблема, которой касается Солженицын в своем эссе. Это взаимоотношения правителя — царя Николая (а в дальнейшем Великого Князя Михаила, в чью пользу он отрекся) — с семьей: насколько любовь к жене и детям препятствовала принятию правильных и безупречных, с точки зрения Солженицына, решений государственного масштаба. Николай думал (как ему вкладывает в голову Солженицын) о семье, а не о долге, когда решался вопрос об отречении, Михаил поехал не вовремя к своей «умнице жене».

Здесь не нужно вспоминать наследников правителей, которых оппозиционно настроенная часть общества противопоставляла правителю-отцу. Нужно вспомнить один важный эпизод, который народ воспел в доныне живущей знаменитой песне. Это эпизод, когда Стенька Разин бросил за борт красавицу-княжну в самый апогей своей любви. Степан Разин был атаманом с колоссальным авторитетом. Что это за структура, которой он руководил, которая могла потребовать от атамана такой сверхъестественной жертвы и одновременно преступления, и атаман подчинился? Были ли в истории подобные случаи?

Да, были. Где? Да примерно в такой же структуре, которую тоже именовали «сечью». Я имею в виду структуру маленького государства (примерно 2 млн. человек), которая просуществовала недолго (как и предвестник коммунистических государств — Парижская коммуна).

Это анархическое государство, возглавляемое авторитетом, командиром и агитатором Нестером Махно. Когда Махно женился по большой любви и у него родился сын, которого он боготворил, окружение арестовало жену и маленького сына, и под угрозой расстрела их сослали. Махно тяжело переживал, но остался со своими сподвижниками. Кончил Махно, как и князь Н.Д.Голицын, работая сапожником: себе лично ничего не приберег.

Я изучал анархо-коммунистический и очень живучий организм — режим Пол Пота и Чёнг Сари в Кампучии, с которым вел войну мой тесть Ле Зу Ан, и аналогию этого режима с «государством Гуляй -Поле».

Известен лозунг: «Анархия — мать порядка». В физике самый устойчивый порядок — это порядок полного беспорядка.

В июне 1917 года на 1-ом съезде Советов Ленин выкрикнул: «Есть такая партия!» Но это было лишь заявление. В тот момент Каменев, Зиновьев, Троцкий и сам Ленин, как это видно из их дискуссии внутри группы, не считали возможным взять власть. На безоружной июньской манифестации они вели себя мирно. А вот вооруженные анархисты разгромили тюрьму, выпустили около 500 арестантов, из них несколько анархистов, в основном уголовников. После чего военный министр Переверзев и командующий петроградским Военным округом генерал Половцев лично возглавили осаду «гнезда анархизма» — дачу Дурново, в которой даже не было охраны, и потребовали выдачи выпущенных уголовников. Анархисты ответили: «Да, уголовники здесь, но мы их не выдадим». После штурма дача была взята, один человек был убит, а знаменитый анархист Железняк (Железняков) ранен.

После этого остановилось около 40 заводов, вышел на улицу пулеметный полк, и правительство «извинилось». Стали искать стрелочников: кто первый из осаждающих выстрелил.

Анархисты не могли (в силу того, что разных анархистских течений в одном Петербурге было не менее 10), но готовы были взять власть с первой минуты революции, и только мудрая политика Государственной Думы во главе с М.В.Родзянко, сделавшей вид, что она возглавляет революцию, как я уже говорил выше, демпфировала резкий фазовый переход.

Принято думать, что большевики разогнали Учредительное Собрание. Это ошибка. Весь «караул» состоял из анархистов, и Ленин боялся, что они перестреляют Собрание. У него самого, когда он сидел, развалившись, на ступеньках, выкрали браунинг. (Кто-нибудь из историков это знает?) Кто был впереди при взятии Зимнего? Кто был на крейсере «Аврора»? Те же анархисты и близкие им левые эсеры (левый эсер, знаменитый Попов потом примкнул к Махно). Никакие Каменев и Зиновьев своими статьями и предупреждениями не остановили бы их.

Ленин подписал указ о расстреле генерала Духонина. А что было на самом деле? Нарком Крыленко поехал его арестовывать. Когда он вышел из поезда, матросы-анархисты присоединились к нему. Они не дали арестовать Духонина, а зверски его убили. Нарком-прапорщик Крыленко пытался им помешать — его избили. Возмущенный, весь в синяках, он явился к Ленину с требованием расправиться с хулиганами. В ответ Ленин написал вышеупомянутый указ.

Вот что такое — стихия бунта. С ней приходится считаться.

Чтобы помочь математическому моделированию исторических процессов, историкам нужно писать не биографии государственных деятелей, а изучать психологию масс, статистику волнений и бунтов, образование разрозненных маленьких вспышек недовольства. Главное — статистические данные. А мы — математики — их обработаем (статистические данные, а не историков: последних пытаются обработать другие силы).