Люблю предрождественскую суету, погоню за подарками для друзей и близких (люблю наблюдать, конечно, а не бегать, высунув язык). Но все с большим трудом воспринимаю поток серьезных предрождественских рассуждений о политических итогах года: только и делают бесчисленные комментаторы, что судят и рядят. Говорю не в осуждение, потому что и сам не без греха — не раз подводил итоги, но всегда испытывал при этом смутное сомнение. А сегодня задумался: что, собственно, смущает? И понял: смущает и мотивация, и техническая сторона дела — методы оценки.

Начну с мотивации: все, кто подводит политические итоги — итоги года или этапа правления, как бы примеряют на себя судейские тоги. Если бы такое переодевание воспринималось как шутейство, карнавал, то и замечаний бы не было, но когда все это делается с умным видом… В результате все, кому ни лень, судят всех окрест, кроме, естественно, себя. Вроде и логика в таком «самонеосуждении» есть (где я и где политика, с какой стати себя судить за ошибки власти?), но что-то смущает. Смущает не столько самозванство и самонадеянность, сколько полное бесстрашие, как будто не про нас сказано было: «Не судите, да не судимы будете». Не только к фарисеям были обращены эти слова Спасителя, но и к нам, о чем прямо говорится в «Послании к римлянам»: «Неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же» (Рим.2:1).

Но дело не в одном лишь грехе осуждения: кто без греха? В любом случае судить, осуждать власть если и надо (для её же пользы), то с максимальной осмотрительностью. Не потому, что рискованно. Никакого риска давно нет: элита-улита не особо смотрит по сторонам, она занята постоянной трапезой и меньше всего интересуется вашим мнением. Причина в другом: во-первых, мы не должны сами у себя отбирать веру в высший закон, в соответствии с которым власть установлена (вечные ценности на то и ценности, чтобы их беречь), а во-вторых, в любом случае не должно осквернять язык осуждением даже тех, кто достоин всякого осуждения. Не буду всуе упоминать (и Содом не позавидует…), что будет «с сими мечтателями, которые … отвергают начальства и злословят высокие власти» (Иуды 1:8), ибо не мне судить, о каких «мечтателях» и о каких «высоких властях» шла речь (лучшие богословы по-разному толковали…). Но одно бесспорно: никто не может наверняка знать, кто из политиков чего достоин и, главное, что делали бы мы на их месте… Само место это принуждает и понуждает делать то, что всякий, глядя со стороны, вольно или невольно осуждает. А зря. Как подметил острослов Ежи Лец, кресло власти сработано не по мерке головы. Отсюда проистекают гневные филиппики в адрес властей от критикующих интеллектуалов: они очень хотят своими головами утвердиться во власти: не та мерка, господа, не те функции…

Власть — это всегда принуждение или понуждение к высокому или низкому. Принуждение не только словом и силой, но и даром. Последнее обстоятельство важно выделить: иногда, хотя и крайне редко, власть и ныне дается избранным (не на выборах), дается как дар свыше. И не только о харизме идет речь, а о призвании и судьбе. Такой дар предполагает в избраннике способность щедро дарить и жертвовать собой ради дара. В высших проявлениях это качество с давних времен называется коротко и ясно: служение Богу и Отечеству. Конечно, демократия с её предельно короткими циклами и более-менее регулярной сменой ролей «власть — оппозиция» (это не о нас), с её грязными информационными войнами и полной десакрализацией самой идеи власти (это и о нас) — не лучшая почва для взращивания и культивирования подобных даров. Поэтому на политический Олимп взбираются, а то и вползают не лучшие экземпляры, а если и лучшие, то с точки зрения особой способности — способности на всё. Но виновата в этом не столько демократия, сколько оскудение веры. По сути, современные формы демократии — не что иное, как попытка хоть как-то обосновать и оправдать «господство хорошо организованного меньшинства над плохо организованным большинством» в обществе, теряющем веру предков. Причем, как подметил Гаэтано Моска, которому и принадлежит эта формула, власть меньшинства над большинством нуждается в легитимации, т.е. предполагает согласие большинства (иначе ситуация была бы обратной, т.е. большинство управляло бы меньшинством).

Но не все так просто. Те, кто стоит над большинством — власти предержащие — сами принуждены, только в еще большей степени, чем мы, играть свои роли в спектакле, не ими придуманном и поставленном. Даже дети, играющие в разборные пирамидки, понимают: чем выше ступень пирамиды, тем меньше будет площадка, на которой можно расставлять фигурки, а на самом острие пирамиды никто не устоит, если, конечно, не надсажен плотно определенным образом на самое острие… Вот и вся свобода для гарантов свободы: сидят, как бабочки на иголках. Они-то и не свободны. Таким образом, даже если мы действительно не вхожи в те коридоры, которые называют властными, не стоит об этом сожалеть: мы сохраняем не только способность мыслить и рассуждать, но и действовать. У «принудителей» нет на это ни времен, ни полномочий. Так что, не осуждать властителей, а пожалеть впору.

Теперь главный вопрос: что же делать правителю избранному, не имеющему той сакральной защиты, которая есть у монарха-самодержца, скованному по рукам и ногам демократическими нормами и табу, чтобы хоть что-то полезное сделать, чтобы его не только осуждали и не только жалели современники, но и добром помянули потомки? Попробую ответить, хотя мой ответ не всех удовлетворит. Сколько слов говорено в последний месяц по поводу наиболее заметного события уходящего года — очередного Послания Президента. Всё в том необычном Послании уже разобрали по косточкам и оценили на вкус и цвет, а единства в оценках как не было, так и нет. Главное замечание (суждение-осуждение) сводится к тому, что в Послании доминирует откровенный популизм. Да, доминирует. Каждому, например, обещано по три дитяти, а к этому прилагается целый список таких обещаний, которые очень похожи на рождественские подарки. Как будто добрый Санта подслушал просьбы и … озвучил их в форме президентских планов. Но если констатация того факта, что в Послании содержится изрядная доля популизма — правильный диагноз, то осуждение популизма в этом случае — не только не правильный, но и вредный вывод. Популизм властей — это, по моему глубокому убеждению, наш единственный шанс заставить власть работать, выполнять волю большинства.

Не настаиваю на своей точке зрения, но постараюсь её обосновать. Понятно, что любой человек во власти — от рядового депутата до президента, обещая многое, сделает на порядок меньше. Причина проста: не боги обжигают горшки. Не божества, а слабые и тленные человеки стоят у кормила власти, да и то стоят там, где их поставили (на то и даны законы и институты), и делают они лишь то, что им доверено и предписано. К тому же слишком велика конкуренция на верхних этажах власти, а избранным правителям поневоле приходится считаться с интересами не менее сильных игроков, которые преследуют совершенно иные цели. Поэтому никто из политиков — никто! — не может выполнить всех требований своего времени и удовлетворить все требования людей, которые ждут от власти исполнения заявленных планов. И здесь возможны только два способа политического поведения публичных политиков. Одни хотя бы имеют смелость обещать, а, следовательно, будут что-то предпринимать, чтобы не ударить лицом в грязь. Чем больше пообещают, тем больше потрудятся. Другие, напротив, даже и обещать ничего не желают, а потому и делать ничего не будут — н и ч е г о. Именно такая порода политиков и заставила толпу поверить, что популизм — это порок. Единственная форма популизма, которая действительно является пороком — циничная критика популизма, за которой почти всегда стоит отказ от служения, нежелание слышать тех, кто не дорвался до денег и власти. Нет, популизм — не порок, порок — глухота к интересам обездоленных. Более того, популизм — это норма в условиях разделения властей. Если мы не можем отказаться от устоев современной демократии — от разделения властей, борьбы партий и выборных циклов, то не будем судить популистов, а если и будем, то с пониманием сути их работы и только по делам, сверяя дела с обещаниями.

Теперь несколько мыслей о процедуре подведения итогов, в том числе и итогов уходящего года. Думается, что эта процедура слишком рационализована, а те, кто ее проводит, слишком зациклены на формальной стороне дела. Даже если речь идет о результатах той или иной политики, то в конечном счете все упирается в цифирь. А работа с цифирью в политике удивительно похожа на калькуляцию в дешевой столовой или в какой-то другой, пусть дорогой, но сомнительной прокормочной. Те, кто подсчитывает затраты-доходы, дебиты-кредиты, вряд ли знают, хотя и догадываются, из каких закромов получали хозяева заведения продукты, а точнее, ингредиенты, какого качества те были. Им не положено знать и кухню. Разве так важно для поведения баланса, кто конкретно, к примеру, работал в разделочной или поварской, что от приготовленного (разделанного и варено-печенного) дошло до потребителя и в каком виде дошло. При всем желании они не смогут подсчитать, у кого осталась моржа, сколько посетителей пострадало и на кого они пеняют за ущерб здоровью. Вред-то налицо, а вредителей нет…

В публичной политике картина та же. Те, кто до политической кухни не допущен, а только калькулируют, в действительности занимаются тем, что додумывают всё, о чём ничего не знают и знать не могут, но с серьезным видом говорят об этом со всех экранов и утюгов. А другие — те, кто знает главное: где-что-почем (наша знать), никому ничего не говорят. Не говорят даже на допросах, по поводу которых у публики в уходящем году возникло много вопросов. Допросы — дело своевременное и полезное, а вопросы — вредное (в смысле сами вопросы вредные, т.е. раздражающие ухо власти). И первый из них: почему допрашиваемые расхаживают по следственным комитетам с личной военизированной охраной и хранят честь вместе с честно заработанными ресурсами за рубежами страны? Кто-то ведь хорошо знает, почему-откуда они прилетают и куда улетают, как вольные птицы, довольные собой и системой. Борьба с коррупцией пока что слишком похожа на конкурентную борьбу, а это не одно и то же. Похоже, что новоявленная элита, вышедшая из кровавых пеленок 90-х и вставшая на ножки в 2000-х, учится драться по-крупному — уже за свое, кровное (еще вчера понимали, что чужое). Возможно, что такая борьба лучше, чем вообще ничего — хоть кого-то, да укоротят, пусть не на голову, но все же, все же… В 12-м дышать легче не стало — коррупционная вонь густа, как и прежде, но легкий запах паленого тоже чувствуется. Кого-то это обстоятельство обнадеживает. Написал и подумал: осуждаю… Слаб человек.

Для того, чтобы оценивать итоги, надо договориться и о критериях, о том, чем измерять успехи и поражения, на основании каких признаков отличать одно от другого. А это уже особая тема, которой тоже полезно хотя бы коснуться. Ее детальное осмысление оставим на потом.

Обычно итоги оценивают по событиям — радостным или горестным, славным или бесславным. Метод хороший, конечно, но не надежный, т.к. события не только происходят, но и производятся, фабрикуются. Фабрика событий — масс-медиа — не останавливается ни на час. И дымит, как горящая свалка — так, что глаза режет. Чтобы не стать рабом этой фабрики и свалки (обе метафоры в строку), некоторые из нас предпочитают измерять время кусками — эпохами, например. Таким способом можно хотя бы приблизительно определить направление движения и тем самым оценить предварительные результаты. Этот метод не всегда подходит для подведения годовых итогов, но именно его предпочитают те, кто хорошо учится — в школе или институте, на своих или чужих ошибках. Чувствовать эпоху — то же, что держать политический нос по ветру. Это качество важное, особенно в условиях ускорения безвременья и модернизации режимов, так как иногда такие эпохи меняются в течение одного года, а то и дня. Так было в уходящем году: многое и заметно изменилось на рубеже «до и после». Речь идет о выборах Президента. Не сложно заметить, как происходит переоценка итогов. Лакмусовая бумажка — поведение тех, кто ненавидит Россию, а таких людей немало и в самой России (для одних русофобия — призвание, для других бизнес, ничего личного). Поэтому многие из тех, кто наблюдает в конце года за бурной и остро-негативной реакцией такой публики на происходящее, делают вывод о переменах к лучшему, о наступлении эпохи собирания камней…

Но подавляющее большинство людей измеряют время и подводят итоги прожитого куда проще — личными тратами и зарплатами или иными событиями из личной жизни — например, днями рождения родных и знакомых (все живы и здоровы — и слава Богу, год удался), новыми знакомствами или гостями, очередными влюбленностями или разочарованиями. Этот способ, конечно, самый универсальный для всех, кто живет от зарплаты до зарплаты. Очевидное преимущество этого способа — какая-то степень неповторимости, т.к. у каждого человека свои хвори и страсти, свои гости и свои кости в шкафу, а, следовательно, у каждого свои итоги года.

В политическом плане этот способ «подытоживания» вполне устраивает элиту: народ живет своей жизнью (от зарплаты до зарплаты), а власть своей (здесь не зарплатами время меряют). Но у всех создается ощущение, что живут в одном демократическом обществе. 2012-й лишь укрепил это «двоемирие»: о миллионах нищих почти все забыли (о них ли думать, когда идут «марши миллионов»?), а богатые хорошо освоились в своем закрытом мирке. Не без усилий, но они отучаются так нагло демонстрировать свое богатство, как делали все последние 20 лет. О смене стиля говорит готовность нуворишей пойти на введение налога на роскошь. О неизлечимой умственной и духовной ограниченности новых узких говорит их неготовность согласиться на прогрессивное налогообложение, как это делается во всем мире. А о непреходящей наглости олигархата, контролирующего все властные структуры, лучше всего свидетельствует тот факт, что наши власти открывают объятья тем, кто бежит из собственных стран, не желая делиться с собственными народами. Последний пример — российский паспорт, переданный якобы на блюдечке Депардье: у нас богатеньких не обирают… Это ли не плевок в социальную справедливость, о которой так хорошо говорилось в предпраздничных речах?

Другими словами, у тех, кто считает себя опорой власти, пока на душе все более-менее спокойно. У них вообще не было бы особых проблем, если бы не дело Магницкого, спровоцировавшее передел властных ресурсов и новую волну конкурентной войны на тех ступеньках властной пирамиды, где фигурам тесно. Не вполне ясно, какую из фигур Старший Брат пожелает оставить, а какой пожертвовать. На крайний случай магнаты (они же мандарины, они же олигархи, они же семьи) подготовили новое «властное меньшинство», готовое прийти на смену старому, если нынешняя верхушка закачается. У самой власти спокойствия меньше. Наиболее дальновидные политики отдают себе отчет в том, что при таком расслоении не следует рассчитывать на стабильность, а при таком уровне продажности — на поддержу со стороны ближайшего окружения.

Что же касается системной оппозиции (это не окружение, а демонстрация демократичности строя), то она, пошумев после выборных достижений (и махинаций) единороссов, вернулась к традиционной роли — вновь стала составной частью Системы и обустроилась в своем пространстве, весьма комфортном, кстати. А несистемная оппозиция — живет-проживает в своем оранжевом зазеркалье, дожидаясь своего часа: болотяне они и в Африке болотяне (в Северной Африке, вестимо). Да, они пойдут колонной — пятой или любой по счету — на режим, когда будет отмашка. Да, они будут готовы, да и уже готовы на всё — вплоть до террора, чтобы в них поверили как в силу, способную предотвратить угрозу появления реальной оппозиции — протеста большинства. Достаточно, чтобы большие игроки сделали ставку на обновление фигур. Но они пойдут на Бастилию не для того, чтобы сломать режим приватизаторов и компрадоров, а чтобы стать его новой и более надежной опорой — несущей колонной, на которой будет поиться тот же режим, но на порядок более жесткий.

Таким образом, главный политический итог ушедшего года заключается в том, что у меньшинств, расплодившихся на обломках державы, появились новые проблемы. Центральная из них — недоверие верхушки к собственной основе, с одной стороны, и недоверие прогнившей пирамиды к собственной верхушке, с другой стороны: отечественная история учит, что от боярщины или групповщины до полного единовластия в России всегда один шаг, а то и полшага. Ну а у большинства проблем меньше, конечно, не стало, но зародилась надежда, пусть и слабая: если в каждой семье планируется по три ребенка, то жить стоит. Возможно, это и не национальная идея, но национальная надежда — точно.