Это революция, доказательства тут вторичны

На Кубе, когда-то превращенной им в «остров Свободы», доживает свои дни символ революций и повстанческих войн ХХ века Фидель Кастро. Несгибаемый, но старый и больной Фидель не воспринимается теперь как всевластный диктатор, да и Куба уже не та.

К прошлому возврата нет. Че Геваре, убитому в Боливии в 1967 г., повезло едва ли больше. Он не постарел и остался в памяти революционным романтиком, героем-партизаном, фанатиком, но его облик затерт на майках, стаканах, татуировках по всему миру.

И для сегодняшних молодых, в этих майках и с этими стаканами, Че Гевара интересен как модный бренд, вряд ли они до тонкостей вникают в его понимание марксизма и теорию герильи – партизанской войны за освобождение. Хотя 8 октября, когда на Кубе отмечают день Героического Партизана, кто-то из них пытается вспомнить о том, каким был живой Команданте, и о его подвигах по всему земному шару.

Я уже писал, что для меня фанатизм неприемлем в любом виде и под любой маской. Но события на Кубе все же невольно заставляют вздохнуть по тем «пламенным годам», когда революцию можно было начать отрядом в 80 человек, не имея вообще-то ясного понятия, к чему она приведет, и тем не менее победить.

2 января 1959 г. отряды Че Гевары вошли в столицу Кубы Гавану, тем самым завершив войну против предыдущего диктатора Батисты. Он успел начать праздновать Новый год 31 декабря и в этот же день покинуть остров, спасая свою жизнь. Пощады ему никто бы на дал, как не было ее для его соратников, военных, полицейских, попавших в руки победивших молодых революционеров. Че Гевара лично инструктировал судей: «Не следует устраивать волокиты с судебными разбирательствами. Это революция, доказательства тут вторичны. Мы должны действовать по убеждению». Расстрелы, казни воспринимались как должное, должны были укрепить новый режим.

Потом пошли дальше, к коммунизму. Добровольно? И да, и нет. Деваться под боком у американцев, сразу разорвавших с маленькой Кубой отношения, было некуда, кроме как к СССР.

Но и рассчитывать на неограниченную помощь соцстран не приходилось. Че скоро поймет, что условия торговли диктует «большой брат» и они немногим отличаются от американских, предскажет даже крах СССР и всего «соцлагеря». Но это не сломит его решимости бороться за свободу (в его понимании) везде и всюду, желательно в джунглях и без удобств. Как-то он скажет еще одни знаменитые слова: «После революции работу делают не революционеры. Её делают технократы и бюрократы. А они — контрреволюционеры». Получается, что сам Че был готов отдать жизнь за победу контрреволюции?

Как теперь воспринимать события 2 января и их героев? Как идеалистов, поднявших облик революционера на высоту морали? Или как игроков, поставивших жизнь на удачу, и проигравших истории? Я не могу ответить однозначно, а вы?