«Это, кажется, порнография, а не следствие»

История преследования Следственным комитетом журналиста Олега Леонтьева (за «педофилию») кажется бредом. Но она развивается. Теперь обвиняемой могут сделать еще и маму журналиста.

Журналист Олег Леонтьев 20-й месяц под следствием, не имеющим под собой никакого прочного основания. Кроме абсурда

Горячий тренд борьбы с педофилией остывает, нарубили изрядно, но щепки всё летят и летят. История преследования Следственным комитетом красноярских журналистов Олега и Евгении Леонтьевых, сына и матери, развивается. Несмотря на то, что появились новые сведения о фабрикации дела, его готовят к передаче в суд.

«Новая» трижды писала о событиях вокруг семьи Леонтьевых: 02.05.2012, 01.07.2013 и 11.09.2013. Фабула такова: неизвестный 17.12.2011 в лифте дома в центре Красноярска обнажает гениталии перед 11-летней девочкой. В ходе поквартирного обхода правоохранители опрашивают и Олега Леонтьева, корреспондента РИА Новости, — в тот день, незадолго до момента совершения преступления, он как раз переселялся на съемную квартиру в этом доме и перевозил вещи. Ему помогал друг. Через пару дней после переезда Олегу исполняется 25 лет. Здесь он продолжает жить до момента задержания — спустя два месяца его пригласят к следователю дать показания в качестве свидетеля, отправят на опознание, и потерпевшая девочка укажет именно на него. На Олега заведут уголовное дело и отвезут в ИВС, потом в СИЗО.

От самого СК известно, что со слов потерпевшей и еще одной девочки, дожидавшейся подругу у лифта, сотрудники художественного института нарисовали — задолго до процедуры опознания — портрет подозреваемого. Это молодой брюнет в светлом пуховике, с угревой сыпью на лице. У Леонтьева — ни сыпи, ни такого пуховика, волосы — светло-русые, стриженные тогда едва ли не под ноль.

Тем не менее его показывают ребенку. Двое других статистов, участвовавших в процедуре, имеют вообще совершенно иной типаж — девочке, видимо, помогают. И она однозначно указывает на Олега.

Пройдет чуть не два года. И лишь сейчас выяснится технология того опознания в подробностях. О них сообщает в открытом письме главе Следственного комитета Александру Бастрыкину Евгения Леонтьева, мама Олега. Ей и маме девочки устроили очную ставку. На ней мать потерпевшей и рассказала, что перед опознанием ее дочке показали видео с Олегом.

То есть показали человека, на которого, видимо, и следовало указать. А зачем еще было крутить эту запись?

Леонтьевой стало известно о предварительной «обработке» потерпевшей только сейчас, хотя, как она выяснила и пишет об этом Бастрыкину, мама девочки говорила об этом следователям и раньше.

С этой новостью все, наконец, объяснилось и встало на свои места. Речь даже не о том, что факт того опознания противоречил железному алиби Олега: к моменту совершения преступления он уже закончил перевозить вещи и, выполняя редакционное задание, находился на пикете против фальсификации итогов выборов у здания мэрии (что подтверждают 4 видеозаписи, в т.ч. отдела «Э», многочисленные свидетели). И не о том речь, что опознанный Олег мало походил на составленный ранее портрет негодяя: потерпевшая, зайдя вскоре на страницу Олега «ВКонтакте» и рассмотрев его фото, поняла, что ошиблась (сомнения девочки позже вынуждены были подтвердить и в СК). Я о том, что теперь наконец выяснились пружины и рычаги, двигающие это дело: раньше могло показаться, что следствие заблуждается, но блуждает искренне; теперь, после чтения письма Леонтьевой Бастрыкину, эта иллюзия иссякает.

Если уголовное дело фабриковалось изначально, становится предельно ясным и дальнейшее его развитие. Напомню: Олег сидел, защита требовала проведения экспертиз на полиграфе, биллинга айпада, показавшего бы, где и когда был Леонтьев в момент преступления, но следствие стояло на месте. Евгения сумела дозвониться до Бастрыкина во время его прямой линии, он взял дело под свой контроль, расследование передали другому следователю (сейчас его ведет уже пятый по счету) и Олега, продержав три месяца в тюрьме (у него, к слову, астма), отпустили. 18 декабря 2012 года его преследование прекратили «за непричастностью».

Однако через месяц СК возобновляет расследование — по факту преступления. Начальник краевого ГСУ СК генерал-лейтенант юстиции Напалков заявляет при этом: он не исключает, что Леонтьев снова окажется обвиняемым. 26 июня 2013 года с Олега берут подписки о невыезде и неразглашении, в квартире Олега и его жены, а также в квартире матери проводят обыски. Изымают ветровку зеленого цвета. Хотя, по описаниям, эксгибиционист был в пуховике. И в тот день стоял 30-градусный мороз. И еще любопытная деталь: эта ветровка куплена спустя пять месяцев после того преступления в лифте. Есть чек, и он предъявлен следователю.

Сейчас Олегу предъявлено окончательное обвинение. Но остается еще не привлеченной к уголовной ответственности мать, которая неустанно обращается к главе СК РФ через интернет-приемную. На одно из писем она уже получала ответ: «Руководитель ГСУ по Красноярскому краю предупрежден о персональной ответственности за законность и обоснованность процессуальных решений по уголовному делу». Это не может не раздражать. Вопросы, которые задает сейчас старший следователь 1-го следственного отдела 1-го управления регионального ГСУ СК Сырымбетова, со всей очевидностью свидетельствуют: следствие полагает, что Леонтьева оказала давление на семью потерпевшей, в результате чего девочка и изменила показания. Либо купила эти изменения. На очной ставке Леонтьева и мама потерпевшей девочки все подозрения опровергли.

Леонтьевой также, возможно, пришьют еще две статьи: разглашение данных предварительного расследования и ложный донос. Об ответственности за последнее ее предупреждают не в первый раз. Впервые это произошло, когда она рассказала Бастрыкину о том, как к Олегу подсаживали тертого урку, убеждавшего его написать явку с повинной. Местные сотрудники СК провели проверку, факт не подтвердился. Механизм незатейлив: вот тебе и «ложный донос».

Ну и еще остались журналисты, пишущие об этом деле. Интересно, на основании чего СК выпускает вот такие пресс-релизы: «Имеют место факты, когда журналистами намеренно (подчеркнуто мной. — А.Т.) искажается информация о времени совершения преступления, одежде и приметах внешности злоумышленника, а также об обстоятельствах, касающихся проведения следственных действий и их результатов. <…> Распространение информации, основанной на домыслах и не имеющей отношения к реальным данным предварительного расследования, расценивается следствием как попытка деструктивного влияния на общественное мнение и в конечном итоге — на ход расследования уголовного дела».

Меня вызывали в СК уже дважды: Я. Сырымбетова, а на днях — Т. Нефёдова, старший следователь Следственного отдела по Центральному району Красноярска краевого ГСУ СК РФ.

Был на допросе и А. Макеев, корреспондент «МК в Красноярске», первым написавший о деле Олега и продолжающий за ним следить.

Хорошо, журналистов можно попытаться заткнуть, взяв с них, как с меня и Макеева, подписку о неразглашении данных предварительного следствия. Хотя очевидно, что разглашать секреты могут лишь их носители, а не наблюдатели за процессом, который широко обсуждается и в городском сообществе, и в соцсетях. В пресс-релизе СК о злонамеренных журналистах четко сказано: «Источником информации (для прессы. — А.Т.) являлись лица, в силу закона и процессуального статуса не имевшие доступа к данным предварительного расследования». Так о каком разглашении и чего тогда спрашивают меня? О каком разглашении спрашивают Леонтьеву, если она «не имеет доступа»? Не похоже ли это всё — если иметь в виду репутацию и возможности СК — на воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов с использованием служебного положения: ч. 2 ст. 144 УК?

Дело Олега — резонансное: пикеты в его поддержку прошли, в частности, в Казани, Томске, Новосибирске, Иркутске, Кемерове. С общественностью, конечно, тоже надо как-то разбираться. Д. Стяжкина, активиста движения «Солидарность», судили за нарушение закона о митингах. Он организовывал пикет в поддержку Леонтьева, заявив 50 участников, поскольку на площади перед мэрией запрещено собираться большим количеством. С ним и пришли 46 человек с плакатами. Однако журналистов, блогеров и прохожих собралось вокруг куда больше. За это и судили. А как, интересно, Стяжкин разгонял бы прессу, делающую свою работу, и зевак?

Чем дальше, тем неправдоподобней выглядит это дело — страницами из новой антиутопии. Впрочем, таким вещам как раз и свойственно сбываться, в противном случае этот род литературы называли бы иначе.

В очередном письме Бастрыкину Леонтьева сравнивает последние события вокруг дела ее сына с гоголевским сюжетом об унтер-офицерше. Действительно, похоже: заявление потерпевшей стороны о показе видео с Олегом перед опознанием — ключевой момент, с которого и началось его уже 20-месячное уголовное преследование, — послужило тому, что руководство ГСУ поручило Следственному отделу по Центральному району Красноярска высечь (обличить) самих себя. Ведь именно этот отдел и организовывал опознание и запустил жернова, которым у нас обратный ход давать несвойственно.

Леонтьева называет то опознание должностным преступлением. Оно должно было стать предметом расследования службы собственной безопасности краевого ГСУ, а дело против Олега следовало прекратить. Однако Олегу предъявляют обвинение, а проверка Следственным отделом самих себя ничего не подтверждает.

Сейчас дело курирует замруководителя ГСУ А. Расстрыгин. Он заявил в радио-эфире: «Если бы не было такого пристального и не совсем здорового внимания к этому уголовному делу, оно бы давным-давно было бы в суде и, уверен, уже был бы обвинительный приговор». И еще: «Внимание было подогрето с определенной целью, о которой несложно догадаться. И в результате, когда все вокруг шумели «невиновен!», «у него алиби!», в это стала верить и потерпевшая». Ну да, впервые в прессе и соцсетях материалы о деле Леонтьева появляются 26.04.2012, а еще «10.04.2012 в ходе дополнительного допроса потерпевшая девочка высказала сомнения в том, что преступление совершил именно обвиняемый» (это из пресс-релиза самого СК).

Как пишет Леонтьева, Расстрыгин, рассказывая о виновности Олега, нарушил ст. 49 Конституции, ст. 11 Всеобщей декларации прав человека, ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Олег — что еще остается в таких обстоятельствах — заявил отвод всему составу регионального ГСУ СК, так как полагает, что подчиненные Расстрыгина не имеют возможности реализовать принципы полноты, всесторонности, независимости и непредвзятости предварительного расследования.

У меня нет сомнений: в расследование вмешались личные мотивы. Чины из всесильного СК, по всей видимости, не могут допустить, чтобы методы их работы ставила под сомнение какая-то Женя Леонтьева. Но она, замечу, терпеливо и молча ждала два с половиной месяца, пока ее сына гноили в тюрьме. Думала: разберутся. И Олег — молчал и ждал. Он и сейчас помалкивает, надеется: разберутся. Леонтьева начала говорить лишь после того, как следствие на суде по продлению срока содержания Олега под стражей попыталось скрыть факт признания потерпевшей, что перед ней обнажался совсем другой человек. Леонтьева начала комментировать дело сына, лишь когда стало ясно, что никто из тюрьмы отпускать его не намерен, а расследование, по сути, замерло. Мать вступилась за сына, потребовав объективного разбирательства. Это преступление?

Какие данные предварительного следствия она разгласила? Она рассказывает, как, по ее данным, фабриковалось дело, вскрывает механизм должностной фальсификации, т.е. исполняет гражданский долг — вообще-то всякий должен сообщать о ставшем ему известном преступлении. Иначе его могут посчитать соучастником. И органы должны разбираться с сообщением о преступлении.

И еще. К тому, что это напоминает сведение счетов, а никак не поиск истины. Моя семья живет недалеко от того дома, где в лифте произошла эта мерзость. Так вот, наш район дефицита в эксгибиционистах не испытывал никогда. И не скажу что сейчас их особо рьяно ловят. Рядом с моим домом — два детсада и школа. Дети вот сейчас, в эти дни, рассказывают школьной охраннице, а она — родителям, что снова вокруг «ходит такой». В полдень 16 октября сам стал свидетелем: в 20 метрах от детсада и метрах в пяти от оживленной пешеходной лестницы — стоит субъект, гордо мастурбирует. Звоню «02». Вызов принимают, правда, никто не приезжает. Мне перезванивают, когда самоудовлетворившийся девиант уже неторопливо удалился — от садика в сторону школы. Расспрашивают о приметах. Позже приглашают в околоток дать показания. И вот что выясняется. Эти типы с незадавшейся сексуальной жизнью всегда где-то рядом, людей с такими девиациями — полно. Когда мне звонили, спрашивали, не высокий ли он и бородатый? В участке показывают фото, напротив, маленького и бритого. И рассказывают немало историй об их маниях и деяниях. Резюмируют: «Онанюги активизировались на районе». И предлагают: «Давайте вместе их ловить. Но лучше, если акт будет заснят, скажем, на телефон». То есть все эти фрики — на воле. Действительно, не сажать же их и не лечить принудительно. И чтобы ими заинтересовалось государство, лучше располагать документальным подтверждением их подвигов.

Это кино видели если еще не все окрестные дети, то, судя по всему, у них есть все шансы. И вдруг в деле Леонтьева — такое рвение, столь масштабные действия. Из релиза СК: «В целях полного и объективного расследования уголовного дела в максимально короткий срок создана следственная группа, включающая всех (подчеркнуто мной. — А.Т.) оперативных сотрудников следственного отдела по Центральному району города Красноярска ГСУ СК России по Красноярскому краю». У меня — простодушный вопрос: с чего бы? И почему вместо того, чтобы искать реальных особей, демонстрирующих гениталии, следователи допрашивают журналистов, пишущих о деле Леонтьевых? Это девальвация следствия, девиация, профессиональная деформация? Что?

Олега взяли в самый разгар кампании борьбы с педофилией и всевозможными извращениями. Сегодня сей горячий тренд, очевидно, иссякает, охладевает, тема закрыта, кампания завершена. В ее ходе столько судеб нарубили, усыпав все под ногами щепками, что теперь можно расслабиться. Олега благодаря матери не успели быстро перемолоть. А нынче отступать уже поздно, да этот молох отпускать добычу и не умеет. Не в его традициях.