У романиста Владимира Сорокина волосы, как у беззаветно искреннего русского мудреца старой школы. Они окружают его гладкое лицо буйными белыми волнами, придавая ему вид не то монаха, не то льва, пришедшего с солнечных полян, по которым когда-то бродил Толстой

В остальном западным читателям, знакомящимся с его творчеством, лучше сразу забыть обо всем, что принято ожидать от русских романистов.

Г-н Сорокин, один из самых известных писателей в России, уже не первое десятилетие разрушает эти ожидания, в основном сталкивая читателя с шокирующими (но, к сожалению, незабываемыми) образами, связанными с насилием, каннибализмом и экскрементами. На вопрос о священной роли романиста в русской культуре он как-то ответил: «Я не переоцениваю литературу вообще. Для меня это бумага с типографскими значками».

На фоне этого ответа становится понятно, почему его романы иногда непросто представлять западному читателю. Г-н Сорокин, как и многие его коллеги советских времен, избегал морализма, создавая с помощью своего виртуозного литературного таланта мир без героев. Кульминацией этого подхода стала короткая и жестокая сказка о России Владимира Путина «День опричника», неожиданно впервые превратившая г-на Сорокина в прямого участника российской политической борьбы.

Его американские поклонники надеются, что английский перевод «Дня опричника», сделанный Джейми Гэмбрелл (Jamey Gambrell), положит начало известности в США 55-летнего г-на Сорокина, который уже пользуется популярностью в Германии и Японии. Этой весной переводы его романов в один и тот же день вышли в двух американских издательствах. В субботу днем Г-н Сорокин выступит в Нью-Йорке на фестивале ПЕН-клуба «Голоса мира» (PEN World Voices Festival). Он будет обсуждать свое творчество с писателем Кейтом Гессеном (Keith Gessen). Эта согласованную кампанию — как и более широкие усилия по ознакомлению англоязычных читателей с творчеством современных русских писателей — похоже, эксперимент для всех участников процесса.

«Раньше с русской литературой все было просто: мы считали, что хорошие писатели – это те, кто выступает против режима, — рассказывает Эдвин Франк (Edwin Frank), редактор серии NYRB Classics, в которой в марте вышла трилогия «Лед» г-на Сорокина. – Теперь, когда мы перестали воспринимать Россию как конкурента или врага, стало намного менее понятно, чем нам интересоваться».

В жизни г-н Сорокин задумчив и стеснителен. Раньше он заикался и сейчас произносит слова столь же тщательно, как кассир отсчитывает сдачу. В 1980-х годах, когда его творения начали циркулировать в самиздате в кругах московского авангарда, многие удивлялись, что такие жестокие книги может писать такой вежливый молодой человек.

«Это как если бы рублевская икона время от времени блевала на молящихся», — заметил художник Павел Пепперштейн в интервью журналу «Афиша». Используя свои выдающиеся способности стилизатора, г-н Сорокин, нередко имитирующий язык известных русских писателей, убаюкивает читателя, вгоняет его в мечтательный транс – чтобы потом выдернуть чеку из гранаты.

В рассказе «Открытие сезона», опубликованном в 1985 году, двое охотников выслеживают добычу, ведя спокойную, просторечную беседу, — и вдруг оказывается, что в качестве приманки они используют запись Владимира Высоцкого — певца, обожаемого российской интеллигенцией, — на звук которой через лес прибегает человек. Они стреляют в него, а затем, все так же неторопливо беседуя, потрошат его и съедают его печень.

Эта модель вполне устоялась в творчестве г-на Сорокина к тому моменту, как он опубликовал роман «Голубое сало», в котором, в частности, клон Хрущева содомизирует клон Сталина. Из-за этой сцены пропутинская молодежная организация «Идущие вместе» подала на г-на Сорокина в суд, обвинив его в распространении порнографии.

Однажды в 2002 году писателю позвонил один из его друзей и рассказал, что у Большого театра установили огромный унитаз и приглашают прохожих бросать в него книги г-на Сорокина. «Мне показалось, что я каким-то образом попал в один из своих рассказов», — заметил г-н Сорокин, с которым мы беседовали на прошлой неделе в его московской квартире, белой и аскетичной как больничная палата.

Однако постепенно его веселье сменилось чем-то больше похожим на ужас. Однажды к нему в дверь позвонил рабочий, заявивший, что ему заказали закрыть окна г-на Сорокина тюремными решетками, затем писатель обнаружил на своем пороге мешок собственных книг, на каждой из которых стоял штамп «порнография», вспоминает он. Прокуратура возбудила против него дело за распространение порнографии, что грозило ему тюремным сроком до двух лет. (Позднее обвинения были сняты). Ему становилось все сложнее и сложнее писать.

«В конце концов, — рассказывает он, — мы с женой сели в машину и поехали на север», в Эстонию, где и прожили месяц среди лесов.

Трудно сказать, что здесь причина, а что следствие, но в результате г-н Сорокин напрямую выступил против правительства. Пять лет проработав над эзотерической научно-фантастической трилогией «Лед», он, по его словам, буквально за месяц написал «День опричника», излившийся как поток желчи. Повесть изображает Москву 2028 года, отгороженную от Европы Великой стеной и управляемую новым Иваном Грозным, которого охраняют опричники – облаченная в черное тайная полиция, задача которой – уничтожать царских врагов.

Книга повествует о состоящем из изнасилований, поджогов и убийств рабочем дне одного из опричников подобно тому, как рассказ Солженицына повествует об одном дне заключенного Ивана Денисовича в советском лагере.

Через несколько месяцев после выхода повести г-н Сорокин в одном из своих интервью заявил, что в нем растет чувство социальной ответственности. «На меня, как на писателя повлиял московский андеграунд, в котором было принято быть аполитичным, — рассказал он журналу Der Spiegel. – Одна из наших любимых историй звучала так: когда немецкие войска входили в Париж, Пикассо сидел и рисовал яблоко. В этом и заключался наш подход — сиди и рисуй свое яблоко, что бы ни происходило вокруг. Я придерживался этого принципа до 50 лет. Сейчас во мне проснулся гражданин».

Повесть добралась и до Нью-Йорка, где Марк Кротов (Mark Krotov), младший редактор издательства Farrar Straus & Giroux, искал книгу Сорокина, подходящую для американской аудитории. По словам г-на Кротова, «День опричника», несмотря на фантастические декорации, похож не на литературную игру, а на квинтэссенцию того, во что превратилась Россия при г-не Путине.

В конце 2008 года Farrar, Straus & Giroux объявили, что они выпустят «День опричника». (В своей статье в The New York Times Book Review Стивен Коткин (Stephen Kotkin) написал, что повесть «с ее странными и впечатляющими ритуалами производит впечатление длинного перформанса».)

Готовясь к поездке в Нью-Йорк, г-н Сорокин заметил, что американцы могут увидеть в нем нечто знакомое: серьезного писателя-диссидента. Человеку, который 20 лет назад назвал литературу «чистой эстетикой, как картины или керамика», а чтение — «забавным процессом, который раздражает нервные окончания и приносит удовольствие», это кажется странным. Однако сейчас, заявил он на прошлой неделе, он готов — неуверенно — признать: он хотел бы, чтобы его работа что-то меняла.

«Возможно, я хочу что-то менять, но сейчас не слишком в это верю, — подчеркнул он. – Я вижу некую необратимость. То, что сейчас происходит – это не стагнация, это разрушение, распад. Это форма распада государства. Как на это можно повлиять?»

«Свой долг я выполнил, — продолжает он. – Я зафиксировал происходящее».