Руководитель проекта «Большой Париж» — о градостроительной политике Франции, роли общества в принятии решений и опыте «Большой Москвы».

Инвестиции или политическая воля?

— Месье Лемуан, Москва и Париж активизируют сотрудничество в области градостроительства. Связано это с расширением границ обоих городов.

— Нет-нет-нет, не правильно говорить, что Париж расширяет свои границы. Париж — это только центр. Все, что находится за его пределами — парижская агломерация. Иль де Франс. Может быть, выезжая из исторической части, Вы заметили таблички с перечеркнутой надписью «Paris».

— То есть «Большой Париж»…

— Это программа развития инфраструктуры прилегающих к Парижу территорий. Ключевое отличие от «Большой Москвы» — сохранение самостоятельного политического статуса за участвующими в программе поселениями. Мы не можем в один момент взять и уничтожить действующую там систему управления. Ее выбирали граждане. В конце концов, власть коммуны намного ближе к местным жителям, чем мэр Парижа или премьер-министр страны. Она способна эффективнее решать проблемы на местах.

— Вас не удивляет, что в «Большой Москве» эту избранную власть легко ликвидировали?

— Насколько я знаю, у Вас тоже велись консультации и были достигнуты договоренности с главами поселений и правительством Московской области. В любом случае, в России — совсем другая система управления. В ней все решается намного проще. Есть политическая воля, которая говорит: «Так надо». И это делается. У нас же происходит диалог с коммунами: каждая из них сама решает, участвовать ей в проекте или нет. Судьба больших проектов всегда зависит от воли каждой маленькой коммуны. При этом мэры поселений выдвигают свои условия: просят построить на их территории больше жилья или же наоборот — офисных зданий. От участия в программе, разумеется, никто не отказывается: «Большой Париж» означает для пригородов колоссальный бум — развитие транспортной сети, социальной инфраструктуры, многомиллиардные подчас инвестиции.

— Миллиарды евро в один город?

— Легко. Квартал Ла Дефанс в департаменте О-де-Сен. Пять миллиардов евро инвестиций за пять лет реализации проекта. Сюда пожелали переехать крупнейшие компании. Например, «Aventis» и «Societe Generale». Есть офис «Газпрома». Нефтегазовая компания «Total» тоже тут.

— Почему они решили переехать из Парижа?

— Причина интереса бизнеса к пригородам проста — аренда офисной площади здесь значительно ниже, чем в Париже: в среднем на 25%. Арендовать один квадратный метр за 600 евро в год выгодней, чем за 800 евро в год в Париже. У нас не принято шиковать: расположение в столице не добавит тебе статуса. Плюс ко всему, от того же Ла Дефанс ехать до столицы не более 15 минут.

— Однако же аренда офисных помещений в «Большом Париже» с приходом к власти социалистов стала облагаться дополнительным налогом — 40%.

— Этот налог учтен при оценке стоимости аренды. Могу сказать, что налог действует с 2012 года и за это время количество пустующих помещений возросло лишь на 1%. Было 6%, стало — 7%. Это очень низкий показатель.

— А что делается в плане строительства жилых помещений?

— На территории «Большого Парижа» мы строим порядка 4,9 млн квадратным метров жилья в год. Это получается из формулы 70×70. Семьдесят тысяч новых единиц жилья ежегодно — это наша задача. Средняя площадь квартиры, по нашим подсчетам, составит так же порядка 70 кв м. Нужно сказать, что на жилье есть спрос. Во-первых, оно в «Большом Париже» стоит от 1800 евро за квадратный метр, в то время как в столице — не менее 5000 евро за квадратный метр. Во-вторых, проект был организован специально для того, чтобы дать людям жилье. В парижской агломерации население растет со скоростью 50 000 человек в год. Им не нужно, конечно, 70 000 единиц жилья, хватило бы и 22 000. Но мы должны дать им большой выбор. Этого требует рынок. Кроме того, во Франции достаточно большой процент разводов — порядка 38%. А если люди разводятся, им необходимо уже две единицы жилья.

О «Новой Москве»

— В чем же состоит сотрудничество «Большого Парижа» и «Большой Москвы»?

— Главное, над чем мы работаем вместе — развитие транспортной структуры. У руководства наших городов есть понимание, что самым перспективным транспортом для новых территорий являются электропоезда. Конечно, масштабы проектов несопоставимы, поэтому мы строим скорее не электрички, а скоростное метро. Автотранспорт для наших проектов не подходит — он часто стоит в пробках, вреден для экологии и попросту не так вместителен. Мы хотим, чтобы люди, живущие в «Большом Париже» — пересели на общественный транспорт. Это существенно разгрузит магистрали. Но, конечно, для этого нужно выстроить такую систему транспорта, при которой пользоваться скоростным метро, которое работает в «Большом Париже», людям будет удобнее и выгоднее, чем автомобилем.

— А что общего в области строительства?

В области строительства — главное различие. У нас принципиально разные с Москвой подходы к развитию территории. В Москве на первом месте стоит жилье. Его строят в первую очередь, а потом — подводят к уже существующему району транспортные коммуникации. У нас — все наоборот. Ветка метро может быть проложена до станции, где стройка еще только началась. Подчеркну, что главное различие проектов в том, что мы не расширяем Париж — мы модернизируем уже существующие территории. То есть у людей, которые изначально жили на этих территориях, сначала под окнами появляется метро, а потом — детские сады, больницы, школы и только в последнюю очередь — дома. Это позволяет не перегружать район и избежать какого-либо недовольства со стороны людей.

— Среди россиян есть мнение, что «Большая Москва» — коррупционный проект. А «Большой Париж»?

— Нет-нет-нет, В Париже это абсолютно невозможно. Пресса и полиция следят буквально за каждым центом, который мы здесь тратим. Франция нетерпимо относится к коррупционерам на всех уровнях. Например, в марте был снят с должности министр госбюджета Джером Каюзак — он попытался скрыть часть своих доходов и уклониться тем самым от уплаты налогов. Le Mond нашла его незадекларированные активы в каком-то швейцарском банке. Скандал был на всю страну. Впрочем, говорить о какой-либо российской коррупции я не готов — я просто о ней ничего не знаю.