Сегодня я воспользовался ясной погодой и набрался сил съездить в село, в заброшенный мною дом моей покойной бабушки.Там я проводил каждое лето моего детства, а теперь ехал и было страшно — что я увижу после двух лет полного забвения в этом забытом теперь Богом и людьми селе?

Дорожка к дому утонула в чертополохе и кустах борщевика, раскрашенный петушок над верандой выцвел, калитку — не открыть из-за вишневой поросли…

Покуда я там возился, на шум заглянула соседка. Я хорошо помнил эту статную, улыбчивую женщину, у которой в огороде вместо картошки росли какие-то невиданные цветы. Мы ее побаивались, как остерегались всех учителей (а она была учительницей в сельской школе).

Как будто доярку или продавца можно не слушаться, а учителя — нельзя. 🙂

— Каким ты стал, сынок! — все удивлялась она.

— Никто ребенком не остается, теть Ксень, — смеялся я. У каждого возраста — своя прелесть!

— И в старости? — нахмурилась.

— Наверняка! — попытался подбодрить я .

— Я ненавижу старость… — вдруг громко и зло сказала женщина.
Все, как ты, говорят, что в любом возрасте — свои прелести, говорят про мудрость и «особенные радости».
Но я вряд ли смогу понять тех, кто искренне способен наслаждаться своим закатом.

Скажи — какое счастье я должна найти в этой дряблой, пергаментной коже, в расползающихся «веснушках» смерти?
В этих растущих с геометрической скоростью морщинах?
В ежедневно увеличивающемся ассортименте боли?

Скажи мне, какую радость я должна испытать в этом возрасте, когда дни жизни — парадоксально — одновременно становятся тягучими и тяжелыми (каждый отдельно) и в то же самое время — мчатся, как угорелые (если по календарю).
Мчатся и приближают меня к концу.

Когда чуть ли не каждый месяц хоронишь своих ровесниц и оглядываешь провожающих в последний путь подружек: кто следующий?

Когда глядишь вокруг и понимаешь — все это уже не для тебя — простые радости быть желанной, здоровой, мечтать и добиваться…
А для тебя — взрослеющие внуки, которые плевать хотели на твои вареньица и занудные рассказы о «правильной жизни». Речи которых (казалось бы — на одном языке говорим) я наполовину не понимаю?

Смириться с этим трудно, почти невозможно. Можно просто перестать об этом думать и перестать глядеть в зеркало. Все, что я могу сделать : крикнуть тебе и таким как ты: ничего не откладывайте «на потом»….

Она подхватила корзинку с виноградом, который я для нее нарезал, и ушла…

У машины я оглянулся. Трещины на доме напомнили мне о морщинах. Краска отшелушилась и «веснушками смерти» расползлась повсюду.

Я оглянулся на соседские дома — и тут и там виднелись почти до основания разрушенные стены «ровесников» бабушкиного дома в этом заброшенном селе…

Дом можно омолодить. В нем можно поселиться, и там снова будет пахнуть молоком и хлебом, подсолнухи и астры запестрят у его крыльца. И ставни на окнах будут распахнуты, как реснички любопытных глаз, рассматривающих мир.

А глаза человека однажды закрываются насовсем.