Не в Европе: о возможной отставке Сергея Капкова

Утренние газеты переводят ходивший уже несколько недель слух в разряд неподтвержденного, но факта: собирается уйти в отставку начальник департамента культуры Москвы Сергей Капков. Уходят в отставку парки, фестивали, обновленные музеи и театры, модернизированные библиотеки, велосипеды напрокат, уличные театры и модные группы на день города; одним словом, Москва без Газманова. Уходят в отставку фейсбучные статусы про то, что из дома выселяют детскую студию, с отмеченным в них начальником департамента — после которых студию, скорее всего, спасут.

Предполагаемая отставка — первый (но едва ли единственный) оргвывод по итогам выборов, и логика это решения понятна: ты три года занимаешься тем, что угадываешь невысказанные желания мидл-класса и творческой интеллигенции, создаешь «удобный для жизни город» (вернее, обустраиваешь внутри этого города удобные для жизни участки), а в назначенный час, вместо того чтобы поддержать твой курс правильной галкой в бюллетене, средний класс с интеллигенцией уходят на сторону и накидывают 30 процентов твоему главному оппоненту, в программе которого чуть ли не единственным конкретным пунктом значится «уволить Капкова». И как это может выглядеть с точки зрения высших сфер? К чему было цацкаться с этой европеизированной публикой, устраивать все эти арт-кластеры с петанк-клубами — им все равно этого будет мало; сколько волка ни корми, он на Навального смотрит? Не лучше ли обратиться, так сказать, к нуждам и чаяниям ядерного электората и сделать что-нибудь понятное, для людей — праздник меда, шубы в Манеже, храмы шаговой доступности? Искусство политика — в том, чтобы найти, на кого опереться; если с «европейской Москвой» не получилось, надо возвращаться к корням и истокам — и Капков в этой игре оказывается первым лишним.

Впрочем, дело даже не в галках и бюллетенях. Смысл условного «капковского проекта» — в том, что смягчения нравов и более европейского устроения жизни можно добиться постепенно, снизу, путем точечных изменений окружающей среды. Дело не в велодорожках с вай-фаем самих по себе — а в том, что от их распространения жизнь чудесным образом становится чуть более гармоничной и чуть менее агрессивной. И эта волна гармонизации постепенно, по тончайшим социальным капиллярам дойдет даже до Следственного комитета. Трагедия в том, что времени на эту постепенность, видимо, уже не осталось. Ну или в том, что людям, почувствовавшим себя хозяевами в этом городе, увидевшим, что этот город в каких-то своих частях предназначен для них (а не только для чиновников, бандитов, охранников и ******), — этим людям сложно мириться с тем, что в остальных его частях по-прежнему царит полицейское средневековье. Капкову ставят в вину автозаки, перекопанные улицы, собянинский митинг на Болотной; капковские реформы стало принято считать ширмой, прикрывающей зверства кровавого режима и отвлекающей молодежь от протеста; вошло в обиход выражение «велодорожки в концлагере» — даром что нынешняя Москва похожа на концлагерь еще меньше, чем московские велодорожки на велодорожки. Чем больше делает Капков, тем больше претензий предъявляет ему интеллигенция с мидл-классом — и причина отчасти в том, что это первый системный политик, который вообще способен услышать эти претензии.

Три года назад вице-мэр Москвы Петр Бирюков громил столики кафе на Патриарших с криком «Мы не в Европе, мы в жопе!»; вся деятельность Капкова была направлена на то, чтобы опровергнуть этот тезис; но чем дальше, тем более болезненным становится контраст между той Москвой, которая уже Европа, и той, которая наоборот. Алексею Навальному никто не задает вопрос, оставит ли он в правительстве вице-мэра Бирюкова, нет сомнений, что и у Собянина не найдется к нему особых вопросов. Весь разговор о несовершенстве культурной политики и московского урбанизма — или несовершенстве города, который они недостаточно затронули, — стал возможен только тогда, когда появились хоть какая-то культурная политика и урбанизм. При Лужкове такого не было.

Подозреваю, что люди, считающие велодорожки ширмой для зверств, плохо помнят Москву десятилетней давности: десять лет назад здесь была тупая машина, которая методично перемалывала город, извлекая из него максимум прибыли и не оставляя не то что места для жизни, а даже места на тротуарах, чтоб пройти — и с этой машиной невозможно было разговаривать, не говоря уж о том, чтоб писать ей ернические комментарии в фейсбуке. От протеста тогда ничто не отвлекало — потому что его особенно и не было. Разговаривать об оправданности велодорожек или о том, почему Навального с детьми не пускают в парк, можно только с теми, кто в принципе способен поддерживать этот разговор; без этого единственной формой диалога становятся праздники пива с казачьими хорами с одной стороны и переворачивание машин с другой. Если мэрия, принимающая отставку Капкова, и гражданское общество, вешающее на него всех собак, действительно мечтают перейти к разговору на этом языке — ей богу, не вижу, чему тут радоваться.

Впрочем, сообщение об отставке пока не подтверждено.