Защитники обреченной страны

Владислав Шурыгин: наша власть, как крокодил – не испытывает ни к кому благодарности.

Капитан запаса Владислав Шурыгин получил пулю в октябре 1993 года. На его глазах Верховный совет был расстрелян, а его уцелевшие защитники, сдав немногочисленное оружие, с поднятыми руками попали в плен мятежному Борису Ельцину. Шурыгин остался жив, а имена и биографии расстрельщиков хранит в памяти. Впрочем, несмотря на вклад в дело обороны Белого дома, особых восторгов к ряду лидеров Верховного совета Шурыгин не питает. Капитан и военный журналист считал, что защищал фактически обреченную страну. Сегодня Шурыгин рассказал «Свободной прессе» про трагические дни октября 1993, историческую ценность тех событий и о перспективах противостояния народа и власти.

«СП»: – Плоды восстаний 1905 и 1917 были аннулированы режимом, наступившим после ноября 1917 года. Это русская традиция, проигрывать плохим парням?

– У меня нет ощущения, что всегда все заканчивалось поражением. Есть разница между русским бунтом, бессмысленным и беспощадным, и революционной ситуацией. К сожалению, в наше время мало кто изучает труды людей создававших революционные теории, например В. Ленина и И. Сталина, они реально провели успешную революцию. Понятно, что 1905 год – взрыв, который ничем не был подкреплен. Разные вехи: как революции 1905 и 1917, так и противостояния августа 1991 и октября 1993.

История XX века разнообразна. Кто был положительным в 1905? Сказать, что только революционеры, нельзя: в их рядах были весьма разные элементы. Царь и Столыпин, с его «галстуками» – неправильно. После большевиков, свергнувшись буржуазную революцию, пришел Советский союз, который подготовил страну к ее главному испытанию – Второй мировой. Не будь Ноябрьской революции, Россия не мобилизовала себя так.

В августе 1991 разве пришли хорошие ребята и «скинули проклятых коммуняк», или все-таки на волне всеобщего недовольства на гребень заскочила толпа воров и авантюристов? Сложно четко расставить акценты. Был раскол страны. Если вспомнить октябрь 1993: на стороне Верховного совета стояли и люди, которые в августе 1991 находились на противоположной баррикаде. Сергей Бабурин, Илья Константинов, Александр Руцкой изначально активно участвовали в воцарении Ельцина, а потом пошли против него. Белый дом в 1991 стал душой ельцинского переворота: спустя два года был расстрелян Ельциным.

«СП»: – Значит, не все так просто. Но вы все-таки встали на защиту Белого дома.

Лично для меня события октября 1993 – огромная драма моей страны, в которой довелось принять участие. Ситуация 1991 сшибла страну с орбиты. У России, как у планеты, была устойчивая орбита, и август 1991 выбросил ее в необитаемую часть галактики, где она начала тихо умирать. Октябрь 1993 наивная, но очень мощная с точки зрения общественного сознания, попытка, в которой я принял участие, найти путь на орбиту. До октября 1993 – главное ощущение выходящих на улицу людей: демонстрация массового гражданского волеизъявления способна повлиять ситуацию в стране. Вера в возможность изменений, была деморализована вводом ОМОНа и расстрелом Белого дома. Тот октябрь заморозил общественное сознание лет на двадцать. Ну, выходят: горстка коммунистов на 9 мая, и демократы помитинговать на Болотную; вещи отчаянные, никуда не ведут.

«СП»: – В одном из своих интервью вы говорите, что защищали обреченное.

– Судьба драматических событий октября 1993 складывалась противоречиво. Сказать, что наш протест был изначально обречено, не могу. Спустя годы я знаю тайные пружины и обстоятельства, и понимаю, если бы не ряд фатальных ошибок руководителей Верховного совета, все закончилось бы по-иному. Драматически события пошли в самый последний момент. Когда ельцинисты 4 октября решили бить по Белому дому из танков, пришел конец драмы. Но за предыдущее время ситуация несколько раз менялась кардинально. Утром 3 октября казалось – все закончилось и власть в руках Ельцина, а к 16 часам его власти нигде не было – разбежалась. Бойня у Останкино не нужна была Белому дому, она – следствие глупости нескольких руководителей. Но все завершилось танками.

«СП»: – Вы понимали реальные шансы противостояния. А защитники Белого дома?

– Мне так казалось. Когда все началось, ощущение трагичное – очаг изолированного протеста, окруженный слоями милиции и ОМОНа. С отключенной ельцинистами водой и светом, в полной темноте. Через километр ездят машины, работают рестораны. Неделя и возникло чувство полной обреченности, но оно прошло, когда наше количество перешло в качество. Ельцинисты ввели жесткое требование – гражданам больше трех не собираться. Мэр Юрий Лужков поручил омоновцам, которых доставили в Москву более 30 тысяч, контролировать исполнение «закона». Их, фактически наемников, распределили по районам, чиновники пристроили на кормление. Но наемники переборщили по части исполнения команды «больше трех»: начали тупо бить народ. К 3 октября такие конфликты раскачали Москву. Был назначен митинг, и вышли десятки тысяч наэлектризованных граждан; прозвучал призыв снять блокаду с Белого дома, и народ пошел по городу. Власть, державшаяся на свирепой милиции, разбежалась.

Так родилось ощущение, что по силам что-то изменить. Но все равно, какая-то часть сознания оставалась профессиональной и воспринимала трагичность ситуации, но и ее лиричность. Вышедшие люди вызывали у меня странную смесь почитания и растерянности. В Белом доме остались женщины буфетчицы, они никуда не ушли и две недели жили там: приносили еду, кипятили воду. Так они видели свое служение общему делу. Было удивительным, что народ сооружал какие-то баррикады из фанеры, которые – я как военный понимал – не остановят никого. Даже обычный мотострелковый взвод снесет такую баррикаду за пять секунд. Но внутренняя стойкость людей, их желание стоять насмерть, надежда на свою баррикаду чрезвычайно грели душу….

«СП»: – Как народ стерпел? В Ирландии расстрелы республиканцев в 1921 году стали источником вечной вражды в стране, а у нас кровь смыло равнодушием? Кажется, что лирика Манежного бунта и Болотной больше звучит в сознании масс?

– Это связано с традиционными размерами России. Ирландия маленькая, фактически семейная страна, в таких государствах столетиями помнят, кто кого обидел. Как в Чечне, Италии памятуют, кто у кого дедушку прислонил к стенке. Россия громадная и специфически устроена, и люди не имеют долгой исторической памяти. Традиционно низкий уровень родоплеменных связей. Я бывал в ситуации, когда беседуешь с человеком, и он говорит: «у меня там, в октябре, дядьку убили», а имя родственника и как погиб не знает.

Что до исторической памяти: события двухлетней давности всегда на слуху, нежели те, которые двадцатилетней давности. В памяти исторической, скорее всего, событие на Манежной площади не отложится. Если через пять лет будут помнить Манежку – хорошо. Болотная же – часть нынешнего политического процесса, и она предельно нагрета и актуальна. Что касается народной памяти, то первое десятилетие люди массово отмечали трагедию октября 1993. Устраивали большие шествия. И поныне к местам кровопролития 3-4 октября приходят массы граждан. Историческая ценность ясна спустя время.

«СП»: – А вы как, помните?

– Я не скажу: защитники Верховного Совета забыли тот октябрь. Кто прошел через него, имена палачей помнят. Об этом и писалось, и говорилось немало. Расстрельщики зачастую живут достаточно неуютно. Ощущение, что на тебе кровь, на мой взгляд, имеет мистическое значение. То, что многие из них давно ушли из жизни, говорит о том, что сверху что-то есть.

История генерала Анатолия Романова: командовал Внутренними войсками в 1993 г.; на нем лежит ответственность за все силовые акции. В Чечне его настиг страшный удар, чеченский взрыв, после которого он превратился в овощ, живет растительной жизнью. Генерал Виктор Прокопенко из Минобороны был убит в засаде в Грозном. Есть ряд других имен с подобным концом, сходу не вспомню. Как-то я вел мартиролог людей, имевших отношение к расстрелу. Помню одного танкиста, что стрелял по Белому дому и дал интервью, где с кривой усмешкой утверждал, что «там» бандиты и надо их уничтожать; он поехал добровольцем воевать за чеченскую оппозицию и попал в плен, и его вывели дрожащего и обоссавщегося под видеокамеры. Теоретически – вроде случайности, но для тех, кто рассматривает жизнь как мистическую веху – события знаковые.

«СП»: – Умолкли выстрелы и что произошло в оппозиции? Расцвет феномена НБП*, следствие причастности Эдуарда Лимонова к драме?

– Надо понимать, что красно-коричневая оппозиция все-таки была до октября 1993. История оппозиции четко ломается на расстреле Белого дома. Политическая сознательность тех, кого называли по телевидению и в либеральных газетах «красно-коричневыми», была на пике в октябре. Красные – анпиловцы: яркие, пассионарные, проникнутые красной идеей, и коричневые – баркашовцы: организованные, с рунами на униформах, паук не паук, свастика не свастика, пришли на защиту Верховного совета. На расстрел пришелся период горения.

Когда похоронили убитых, а по тюрьмам мордовали народ, – еще не было амнистии – все вдруг поняли, что не будет перелома, настало время иных людей. Как Зюганов, или поначалу Жириновский; тот неожиданно въехал в новоизобретенную Думу с каким-то феноменальным результатом. КПРФ несколько раз выигрывала выборы – люди передавали им свой пассионарный протест, в надежде, что они наконец-то будут что-то делать.

Что же касается НБП: лимоновцы появились как ответ на тихо обрастающую жиром КПРФ и холодеющую протестную массу. НБП – целый период протеста, который вырос не из 1993, а из молодежного экстремизма и абсолютной пассионарности своего вождя, который, создавая партию, вложил в нее ни на что не похожую энергетику.