В советские времена велись горячие споры о роли и месте интеллигенции в жизни общества. Говорили, что «русская интеллигенция» отличается от западных интеллектуалов особым духовным складом, «нравственной рефлексией, ориентированной на преодоление глубочайшего внутреннего разлада, возникшего меж ними и их собственной нацией, меж ними и их же собственным государством» (Владимир Кормер). Сейчас интерес к этой теме поутих. Даже столетний юбилей сборника «Вехи», такого значительного этапа в жизни отечественной интеллигенции, прошел почти незамеченным.

Пару лет назад я спрашивала многих своих знакомых работников умственного труда: относите ли вы себя к интеллигенции? Все как один, от старенькой школьной учительницы до члена-корреспондента РАО, смеялись и отвечали: «Нет». Тогда еще политическая активность населения доживала остатки внезапно случившегося всплеска. Однако люди, выходившие на улицы, называли себя как угодно («буржуазной толпой», «рассерженными горожанами», «креативным классом») — только не «интеллигенцией». Хотя основания для такого самоназвания были (вспомните хоть «Прогулку с писателями»). В какой-то момент Станислав Говорухин, желая уязвить активистов протеста, процитировал знаменитые, но непечатные слова Ленина об интеллигенции – однако никто не возмутился и не обиделся.

Думаю, просто некому было – с учетом того, в каких замысловатых неполитических контекстах употреблялись слова «интеллигент» и «интеллигентный» в тот момент. Я их даже специально собирала: «Стонать или не стонать? Почему интеллигенты чаще имитируют оргазм» (под «интеллигентами» понимались люди, не занятые физическим трудом). Или: «Масло можжевельника развивает благородство и интеллигентность» (из справочника эфирных масел).

С другой стороны, в Иванове еще в 1998 году открыли НИИ интеллигентоведения. Там активно развивают эту гуманитарную дисциплину и принимают меры по ее внедрению в учебные программы других вузов РФ. А газета «Московские новости» учредила премию «Новая интеллигенция», которая вручается не только за интеллектуальные достижения, но и за помощь ближним. Победителями в 2013 году стали такие люди, как директор общественной организации инвалидов «Перспектива» Денис Роза и руководитель проекта «Тотальный диктант» Ольга Ребковец, а гран-при получил создатель службы такси для инвалидов Роман Колпаков.

Можно сказать, что интеллигенция каким-то образом все-таки сохранилась. Что она представляет собой теперь и как соотносится со своей советской предшественницей?

Самый первый и самый сложный вопрос – что под словом «интеллигенция» следует понимать. Как отмечают многие современные исследователи, в понятие «интеллигенция» на протяжении его существования вкладывали настолько разные смыслы, что оно проецировалось практически на любую группу населения, исходя из убеждений и интересов дающего определение. Владимир Кантор определил ее как «неуловимую общественно-культурную субстанцию». От интеллигенции в целом требовали то готовности выражать интересы того или иного класса, то особых духовных качеств — «служения обществу и народу, нравственного аскетизма, приверженности высоким идеалам, критического отношения к власти, готовности пожертвовать личным благополучием ради общественного блага» (из книги Владимира Толстых «Мы были. Советский человек как он есть»).

При этом нельзя забывать, что советская интеллигенция была крайне неоднородна. С одной стороны, существовал широкий круг так называемой «сторублевой» интеллигенции – учителей, врачей, инженеров, служащих и т.п. (по большей части провинциальных). С другой стороны, был и второй круг, обслуживавший нужды самой интеллигенции – ученые, философы, писатели, артисты и другие деятели науки и культуры; среди них встречались приближенные к власти, но попадались и национальные гении. Понятно, что «сторублевая» интеллигенция стояла гораздо ближе к народу – и по уровню доходов, и по образу жизни, и по культурным запросам, и по социальным возможностям. Но рассуждения о «нравственном аскетизме» и требования особым образом переживать «глубочайший разлад между собственной нацией и собственным государством» касались интеллигенции в целом.

По отношению к власти, к народу и к материальным благам истинного интеллигента отличали от мещанина. Особенно мучительны были отношения с властью. Официальная идеология предполагала, что истинный советский интеллигент предан делу коммунизма. В реальности же преобладали если уж не совсем диссидентские, то критические настроения.

C одной стороны, у нас был академик Андрей Сахаров — истинный интеллигент. А с другой — главным героем пьесы Виктора Розова «В поисках радости» был интеллигентный мальчик Олег, который верит в коммунизм и поэтому выше всевозможных материальных благ: и дорогой мебели, которую он порубал отцовской саблей, и копченой колбасы, которую, несмотря на голод, не съел.

Но на самом деле вовсе не высокая духовность, а неравная доступность материальных благ, от той же колбасы до билетов в театр на Таганке, приводила к тому, что в советском обществе все было гораздо сложнее, чем в западном, где люди с одинаковым доходом располагают примерно равным набором социальных услуг. Для советских семей приходилось выделять такие «дифференцирующие признаки», как «бесплатные блага из общественных фондов потребления», «приобретение потребительских товаров по льготным ценам», оплата труда в валюте или чеках Внешторгбанка, возможность дать образование детям в престижных вузах, «невидимые доходы», доходы от личного хозяйства, приработки на стороне, предоставление жилья, хищения и продажа на сторону производственных материалов и оборудования, внутригрупповой обмен товарами, повышающий покупательную силу рубля и так далее – и над всем этим витало требование отвергать материальные блага с высоты своей духовности.

Что касается вины перед народом, то можно предположить, что ее степень зависела от того, к какому слою интеллигенции принадлежал человек, и сколько у него было этих самых «дифференцирующих признаков». Сельская учительница вряд ли сильно чувствовала разрыв с народом, а вот поэт Евгений Евтушенко о вине перед народом писал стихи, и возникало неловкое чувство даже не по поводу разницы в образовании, а исключительно из-за разницы в возможности достать дефицит: «Зина, я в доставаньях не мастер, / Но следы на руках всё стыдней / От политых оливковым маслом / Ручек тех черноходных дверей. («Размышления у черного хода», 1983)

На вопрос, куда делась интеллигенция сегодня, можно ответить по-разному. В упомянутой книге Толстых представлено суждение, что она уже к концу 1990-х променяла служение народу на самолюбование и пресмыкательство перед властью, нравственный аскетизм ― на спонсорские подачки, социалистический идеал — на священный принцип частной собственности.

Но, возможно, все гораздо проще и спокойнее: интеллигенция перестала существовать как особая общественно-культурная субстанция, потому что частично слилась со средним классом, к которому во всем мире принадлежат работники умственного труда. В книге Владимира Бакштановского и Юрия Согомонова «Этос среднего класса» представлены интервью реальных людей, без самобичевания рассказывающий о собственном возросшем благосостоянии, о тех возможностях, которые оно открывает (от хорошего образования детям до заграничных путешествий). Эти люди говорили о себе следующее: «Раньше я бы отнес себя к интеллигенции, потому что не знал таких слов – «средний класс». А теперь отношу себя к среднему классу».

Решающую роль сыграл рост доходов и выравнивание возможностей. Во-первых, отпала необходимость обосновывать невозможность приобщиться к тем или иным материальным благам особой духовностью. Во-вторых, чувство вины перед народом исчезло, по-моему, именно потому, что народ получил доступ примерно к тем же благам и возможностям. Нет больше необходимости писать, как Евтушенко, пафосные стихи о том, что кому-то достались икра и гречка, а кому-то нет.

Но вопрос о взаимоотношениях с властью остался. Интеллигенция в России никогда не была самостоятельна. Она была создана государством, всегда находилась у него на службе и от него зависела. Интеллигенция могла иметь свое мнение по тем или иным политическим вопросам и даже иногда позволяла себе его высказывать, но влиять на власть никак не могла. Разве что поддержать, как сделал это ряд представителей творческой интеллигенции, написав Путину письмо в поддержку присоединения Крыма. А средний класс в его западном варианте, в том числе и те самые интеллектуалы, которым противопоставляла себя русская интеллигенция, отличался как раз возможностью влиять на политику государства. Поэтому и мучений, подобных нашим, никогда не знал.

Теперь, когда все сравнялись со всеми, интеллигенция вернулась к письмам в поддержку, а средний класс оказался состоящим сплошь из зависимых от государства людей, ситуация должна либо окончательно стабилизироваться, либо история «рефлексирующей интеллигенции» начнется заново.