Девятый вал санкций подкатил к России, и несть числа прогнозам о том, как это повлияет на российскую жизнь. Одна из самых болезненных областей — ограничения в технологическом сотрудничестве. По части передовых технологий мы звезд с неба давно не хватаем. Коварные партнеры решили не поставлять России многие важные и критичные для развития экономики технологии. Находятся оптимисты, которые утверждают, что это, дескать, к лучшему, поскольку, оказавшись в безвыходном положении, Россия соберется с духом, своими дремлющими силами наладит выпуск необходимых изделий и преодолеет технологическое отставание.

Ничто так не ценится и ничто не оказывается впоследствии столь обманчивым, как прогнозы. Преодолеть технологическое отставание мы пытаемся уже не меньше 10 лет. Особенно высоко, просто на знамена, эта цель была поднята президентом Медведевым. Уже перестав быть президентом, премьер-министр не мог остановиться и разворотил Академию наук, которая, на взгляд реформаторов, устарела и не отвечала вызовам времени. Мы больше 10 лет говорили об инновациях и нанотехнологиях, провозглашали курс на экономику знаний и искали инновационный путь развития, проводили богатые форумы, создавали технопарки и бизнес-инкубаторы, венцом которых стали «Роснано» и «Сколково». Новая инфраструктура поглотила немалые средства, но результата население не видит, хотя чиновники цветасто отчитываются о достижениях. Посему закрадываются сомнения, что при монополизированной структуре экономики, которая подавляет малый и средний бизнес и отторгает инновации, мы вообще способны на технологический рывок.

Летом 2014 года экс-министр образования и науки, один вдохновителей инновационного курса Андрей Фурсенко, ныне пребывающий в ранге советника президента РФ, написал своему шефу пространное письмо, в котором признавал неудачность попыток поднять значение науки и прорваться к инновациям.

«Несмотря на существенное увеличение бюджетного финансирования науки начиная с 2002 года и ряд принципиально важных шагов, — пишет Владимиру Путину Андрей Фурсенко, — российская наука по-прежнему не оказывает заметного влияния на развитие страны. Если в советское время, несмотря на активные действия наших конкурентов по сдерживанию науки в СССР, мы оставались конкурентоспособными по целому ряду направлений, то в настоящее время Россия практически полностью отказалась от собственных новых амбициозных проектов. Сохраняется зависимость от иностранной приборной базы, промышленная политика базируется в основном на зарубежных технологиях и оборудовании, большинство академических ученых в исследованиях ориентируются на приоритеты, сформулированные за рубежом, соглашаясь на вторые роли в международных проектах. Всё это существенно увеличивает риски влияния внешних факторов на стабильность социально-экономического развития страны».

Письмо написано для внутрикремлевского пользования, поэтому формулировки столь откровенны и могут ввести неподготовленного читателя в прострацию. Распорядители денежных потоков, отпущенных на науку, в качестве опровержения нашего отставания называют проекты, где российские ученые пребывают на первых ролях, — Большой адронный коллайдер LHC, термоядерный реактор ITER, рентгеновский лазер на свободных электронах XFEL. Но это редкие исключения, которые не меняют общую картину. Есть немало критически важных направлений науки (генетика, фармакология, биология), где голоса российских ученых не слышно вовсе.

Единственный в России Нобелевский лауреат Жорес Алферов недавно горестно воскликнул: «Наши руководители не верят в нашу науку, но они не имеют для этого оснований». Разговоры о низком уровне российской науки стали для руководителей страны общим местом. Но как можно требовать от рысака резвого бега, если его не кормить? Финансирование российской фундаментальной науки составляет 0,16% ВВП. В США — 0,48%, во Франции — 0,56%, в Японии — 0,48%. Это только бюджетные средства, а есть еще могучая грантовая система, построенная на частных вложениях, которые практически отсутствуют в России. Защитники Академии доказывают, что на единицу вложенных средств полуголодный российский ученый добивается большей научной результативности, чем сытые американские коллеги.

Неудивительно, что в России происходит неуклонное уменьшение числа ученых. В Японии на тысячу наемных работников приходится 10,2 исследователя; в Южной Корее — 11,9; в США — 9,5. В советское время наша страна соответствовала золотому соотношению — 9,9 исследователя на 1000 работников. Но теперь этот показатель упал до 6,3 с тенденцией к дальнейшему снижению. Зарплата кандидата наук и старшего научного сотрудника в академическом институте оскорбительно ниже заработка рядового продавца в универмаге. Знания упали в цене. И поэтому технологические санкции попадают в ахиллесову пяту России.

После унизительного разгрома Академии наук все ее хозяйство было передано новому агентству — ФАНО, в ведении которого более 1000 научных организаций с ускорителями, уникальными установками, опытными полями, медицинскими клиниками. Но ФАНО имеет нищенский бюджет — в четыре раза меньше, чем министерство образования и науки, которое вдохновляло разрушительную реформу. Сама РАН теперь получает из бюджета меньше средств, чем МГУ, и даже меньше, чем Академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ. Впрочем, чиновники — главное богатство России и предел мечтаний для вступающего в жизнь отрока.

В те благословенные времена, когда наша наука неводом собирала Нобелевские премии, а Америка с завистью смотрела на нашу систему образования, потенциал науки во многом поддерживался тесными связями с оборонно-промышленным комплексом. Собственно, так происходит во всем мире с тех пор, как в XIX веке научно-технический прогресс стал решающим фактором военных конфликтов. Вице-премьер Дмитрий Рогозин еще в 2013 году обратил внимание на принципиально новые достижения в оборонных технологиях в США. Однако оборонная тематика в Академии наук продолжает сокращаться, и санкции не повлияли на этот процесс. Призывы Рогозина к российским ученым совершить технологический прорыв напоминают лозунги с трибуны на первомайской демонстрации. Дело в том, что Академия наук почему-то пребывает в ведении вице-премьера по социальным вопросам Ольги Голодец.

Может быть, в правительстве ученых и вообще интеллигентов приравнивают к «инвалидам умственного труда»?