«Русская планета» вместе с активистами «Гринпис» посмотрела, как борются с торфяными пожарами на осушенных болотах в Тверской области.

В этом году в России может повториться ситуация с лесными пожарами 2010-го года, опасаются экологи. Предпосылкой к этому они называют малоснежную зиму и аномально жаркую весну. В стране, по их словам, практически отсутствует система предупреждения массовых лесных пожаров, а взаимодействие между ответственными ведомствами настолько слабо, что к тушению приступают слишком поздно.

Сильнее всего сейчас горят сибирские леса, повышенная пожароопасность сохраняется на Урале и Юге России, а в центральной части страны с начала весны дымят торфяники. С последними справиться еще можно, если вовремя заняться их обнаружением и тушением.

Корреспондент «Русской планеты» отправился с активистами «Гринпис» в Тверскую область, чтобы посмотреть, как борются с торфяными пожарами на осушенных болотах.

Помощь отрицательных персонажей

За рулем тюнингованного под внедорожник микроавтобуса «Соболь» сидит руководитель противопожарной программы «Гринпис России» Григорий Куксин, на местах для пассажиров волонтеры рассматривают карту окрестностей поселка Озерки в Тверской области. В этой местности экологи обнаружили несколько десятков очагов горящих торфяников.

— На дождь не смотрите. Особенности горения торфяника заключаются в том, что ни осадками, ни заливанием водой сверху его не потушить. При горении торфа выделяются смолы, которые не пропускают воду, — объясняет Куксин, — потом образуется кокс, который горит. Получаются такие постоянно действующие фитили. Как только устанавливается сухая погода, торфяник вновь разгорается. К тому же в Тверской области в последнее время дождей почти не было.

Через несколько часов машина сворачивает на разбитые дороги поселка Озерки. Куксин объясняет: в советские годы здесь активно велась добыча торфа, действовало большое предприятие, для обмена опытом приезжали специалисты из других регионов и из-за рубежа. Потом завод несколько раз горел, а ближе к развалу Советского Союза закрылся.

Сейчас поселок окружает сеть узкоколейных железных дорог, от которых местами остались старые шпалы и канавы с водой, разделяющие местность на сектора, где раньше добывали торф. Именно здесь регулярно загораются торфяники. С огнем по мере сил пытается бороться местная пожарная часть.

— Наша функция помогать пожарным с обнаружением очагов возгорания, а потом заставлять их тушить. Поэтому мы здесь главные отрицательные персонажи, — смеется Куксин, заезжая на пустынную территорию пожарной части. Он рассказывает, что на самом деле контакт с местными пожарными налажен неплохо, вот только средств на тушение у них не хватает. С одной стороны сотрудники МЧС рады помощи гринписовцев, а с другой — не хотят огласки и боятся начальства.

— После пожаров 2010 года на обводнение торфяников были выделены огромные средства, и по документам торфяники гореть не должны. Но это только по документам. На самом деле они также горят, но теперь пожарные предпочитают не портить себе отчетность, поэтому либо не выезжают на торфяники, либо регистрируют их как угодно, только не как горение торфа, — объясняет Куксин, выпрыгивая из машины. — Эти ребята еще молодцы, они и выезжают, и регистрировать не боятся.

Во дворе на лавочке лениво курят пожарные, рядом крутится лохматый пес. Навстречу нам выходит невысокая женщина в МЧСовской форме — это инструктор по противопожарной профилактике Татьяна Проценко, она заменяет заболевшую начальницу части. В своем кабинете на большом столе женщина раскладывает склеенную скотчем карту, на которой отмечены очаги возгорания. Куксин шутит, что приехал доставить проблем пожарным.

— На самом деле от вас и польза есть, потому что девять гектар обойти пешком нереально. Вчера ребята потушили три незначительных очага. Завтра планируется объезд тех мест, где другая бригада тушила, — отчитывается Проценко, водя пальцем по карте. Маршрут, по которому сегодня будут ездить пожарные и волонтеры, обсуждают недолго. Выбирают самую отдаленную часть карты, куда бригада еще не добралась.

— Там дороги вообще нет, поэтому на нашем 131-м (пожарный ЗИЛ 131 — РП) туда не проехать, а на «буханке» развернуться негде. Подвоз воды только на лошади можно организовать. Вот всерьез думаем — может, попросить нам на баланс лошадь поставить? — объясняет Проценко.

— Вам бы еще навигаторы, чтобы вы точку туда забили и по ней ехали. Мы бы вам координаты все присылали, — добавляет Куксин.

Не спасать отчетность

Подпрыгивая на остатках шпал, «Соболь» медленно продвигается по остаткам узкоколейки. Мы открываем все окна в салоне, чтобы вовремя почувствовать запах горящего торфа. Волонтер Юра сидит за водителем с навигатором и картами в руках.

— Слева скоро должна быть группа мелких очагов, не разгоняйся, — наставляет он. Куксин притормаживает и принюхивается. Потом останавливает машину и выходит из нее. Мы плетемся за ним в зарослях высокой травы. С непривычки заметить дым практически невозможно, но запах гари чувствуется все отчетливее. Обогнув небольшое болотце, мы выходим на кусок земли, покрытый толстым пушистым слоем рыжего пепла.

— Здесь нужно быть осторожнее. Если провалишься в очаг, то там температура может быть градусов 400. Если видишь, что у дерева корни подгорели, тоже не подходи, а то по голове может нормально так прилететь — дереву не за что больше хвататься, — предупреждает Куксин, время от времени втыкая длинную никелированную жердь в землю. На ее конце приделан термотестер — прибор, который показывает температуру внутри очага. Так можно обнаружить горение торфа, когда не видно дыма и снаружи кажется, что все в порядке.

Очаг мы находим довольно быстро. Кромка неглубокой рыжей ямы слабо дымится. Местами она прогорела изнутри, образовав навес из почвы, покрытой травой. Волонтер Юра берется за лопату и обрушивает рыхлые края, чтобы потом залить их водой. Из-под кромки сразу начинает валить вонючий едкий дым. Через несколько минут, когда все кромки ямы перекопаны, за дело берутся пожарные.

— Хорошо, что тут очаг под корни не успел уйти, а то мы бы его не потушили так быстро, — объясняет Дмитрий Морозов, старший в пожарной бригаде. Несколько минут он льет воду в яму, и прекращает, только когда под ногами образуется небольшое озерцо. — Ну вот теперь можно сворачиваться и дальше ехать.

В машине Татьяна Проценко рассказывает про основные причины возгорания торфяников. Они могут загореться просто от сухой и жаркой погоды, но спровоцировать пожар могут рыбаки с охотниками, которые разводят на осушенных болотах костры. Жар уходит под землю, и процесс начинается. Остановить его довольно сложно.

— Тут вот еще какая проблема. Мы не можем добраться до дальних очагов на своей технике, потому что дорог нет. Но если эти дороги проложить, то тут же откроется доступ для рыбаков и охотников, которые жгут костры. Замкнутый круг получается, — объясняет женщина.

— Не забывайте еще и про тех, кто устраивает весенний пал травы, «чтобы она лучше росла». Это архаическое какое-то заблуждение, — вклинивается в разговор Куксин. — А на квадроциклах у вас нет возможности проехать к этим местам?

— У нас в части нет квадроциклов, только личные есть у местных жителей, — отвечает Проценко.

— Ну, вот на них хотя бы можно?

— Ага! Кто же тебе его даст? Это у вас спонсоры выделяют, а нам кто компенсировать все будет в случае чего? — возмущается женщина. За окном мелькает довольно большой водоем с зарослями камыша. На противоположной стороне озера возятся рыбаки. Чтобы посмотреть, чем они там занимаются, нужно переплыть водоем. Предугадывая наши вопросы, Проценко говорит, что резиновой лодки на балансе пожарной части тоже нет.

— Я тут смотрел кадры с учений в Твери. Там показывали многообразие техники, что закуплена для вас на случай торфяных пожаров. Правда, говорят, что пожаров нет, — иронизирует Куксин, добавляя, что чиновник, ответственный за пожарную безопасность в регионе, из тех людей, что «привыкли в первую очередь спасать отчетность».

Малочисленный штат мертвых душ

Ориентируясь по навигатору и картам, мы доезжаем до самого отдаленного участка. Здесь заканчиваются остатки узкоколейки и дальше проехать невозможно. С дороги хорошо заметны клубы дыма, которые не может скрыть ни высокая трава, ни стройные ряды берез. Очаг площадью не меньше десятка квадратных метров заливали всего несколько дней назад, но он опять начал дымить, превращая все большую территорию в рыжую безжизненную проплешину.

Ближайшая канава, из которой можно взять воду — в нескольких сотнях метров за березняком. Куксин выгружает оборудование из багажника машины. На дорогу выкладывают десять пожарных рукавов, достают три помпы для перекачки воды, бензопилу, лопаты, мотыги, термотестер и прочую технику. Взвалив на спины рюкзаки-переноски с основными инструментами, сгорбившись, тащимся к источнику воды. Чтобы дотянуться до очага, нам не хватает еще несколько пожарных рукавов.

— Ребята привезут рукава и помпу, но подождать надо, пока они машину поменяют — говорит Проценко и уходит за подчиненными, которые остались где-то за дальним поворотом.

— Так, пока они едут, мы сварим гречку, — предлагает Куксин, ставя котелок с кашей и тушенкой на тлеющий торфяник. — За час должна свариться, температура здесь достаточная.

Чтобы не терять времени, мы разбираем поваленные березы с обгоревшими корнями в центре очага. В клубах торфяного дыма практически ничего не видно, он моментально пропитывает одежду, забивает нос и оседает в легких. Куксин рассказывает, что дым от торфяников — один из самых токсичных, и здоровья он точно не прибавляет, поэтому время от времени нужно уходить отдышаться и попить чистой воды. Но это не помогает и уже через полчаса начинает болеть голова.

Пожарные приезжают, когда самая тяжелая часть работы уже сделана. Они неспешно выходят из машины и вручают нам недостающие пожарные рукава.

— Твою же мать! Не могли что ли поближе к дороге или воде найти очаг?! — возмущаются мужики. Перекурив несколько раз, они все же принимаются за работу вместе с нами. Утопая по щиколотку в грязной жиже, волонтеры обкапывают дымящиеся края очага и сбрасывают землю под струю воды.

Чтобы прекратить горение, просто залить торф недостаточно. Под напором воды его нужно перемешивать почти до однородной массы, чтобы разбить скоксовавшиеся куски. В противном случае вся работа может быть напрасной — через пару дней источник тепла, оставшийся в коксе, снова выйдет на поверхность и торф продолжит гореть. Поэтому на каждый квадратный метр нужно вылить не меньше тонны воды.

— Вот так почти каждый день этим занимаемся. Еще и разрываться приходится: или торфяники тушить, или поселок охранять. В смене нас всего трое, поэтому оставить в Озерках некого. Если там что-то полыхнет, то мы доехать туда не успеем, — негодует Морозов.

— А набрать больше людей в бригаду нельзя? — спрашиваю я, уклоняясь от грязных брызг.

— В штатном расписании у нас 20 человек вообще-то, но кто-то на учебе, кто-то в командировке, вот и получается смена из троих. Даже диспетчера нет. Слышал про мертвые души? Вот, как-то так у нас, — резюмирует Морозов.

— Мало того, что народу нет, так и зарплата всего 12 тысяч! Поэтому у каждого еще есть вторая и третья работа, — подключаются к разговору другие пожарные.

— А про оборудование мы и говорить не будем. Какие там квадроциклы и лодки! У нас тут даже защиты для дыхания нет. Если дом горит, то вот так закрываешься, щуришься и ползешь внутрь людей спасать, — говорит один из них, прикрывая лицо воротом куртки.

Коррекционная пожарная охрана

Через четыре часа непрерывной работы мы заливаем последний дымящийся кусок земли. Отмыв пожелтевшие от золы руки, принимаемся за гречку. После работы мотыгой ложка с кашей трясется в руках как при болезни Паркинсона. Мышцы ног и спины уже начинают немного ныть, а подняться после привала становится с каждым разом сложнее.

Немного расслабившись после тяжелой работы, Куксин рассказывает, что до того, как попасть в «Гринпис», он служил в пожарной охране.

— Сутки через трое домики тушил, а остальное время с добровольцами тушили заказники в Московской области. Потом как-то совсем тоскливо стало в министерстве, когда нас в МЧС передали. Пошли перекосы в сторону спасения отчетности, когда на самом деле пора было людей спасать, — вспоминает он.

Уволившись из пожарной охраны, он пошел работать в школу. В начале карьеры он получил образование коррекционного педагога и работал с детьми. Теперь, по его словам, он пытается корректировать систему и больше работает с чиновниками и пожарными.

— Изменить что-то внутри системы было настолько сложно, что я продолжил заниматься этим на общественных началах, — объясняет Куксин.

— Что сейчас с системой не так, помимо того, что по идее торфяники гореть больше не должны? — интересуюсь у него.

— Есть проблемы с разграничением зон ответственности. Есть разные категории земель. Есть лесной фонд, за который отвечают лесники. Если они будут тушить торфяники здесь, где 20 метров до леса, то их прокуратура сразу привлечет за нецелевое использование средств. Если пожарные попрутся в лес, то тушение в лесу без лицензии — нецелевое использование средств. Соответственно, они пытаются все перепихивать друг на друга и границы эти четко соблюдать.

Помимо этого существуют еще границы районов и населенных пунктов, вокруг которых тоже много споров. По словам Куксина, за все территории, кроме леса, отвечает пожарная охрана, которая делится на части федерального и регионального подчинения. Но пожарные хотя бы договариваются между собой и в случае чрезвычайных ситуаций объединяют усилия.

— Правда они традиционно считают, что лес и торфяники это не про них, а они населенные пункты защищают и домики тушат. Но когда все это разгорится, то придет к домикам, либо все дымом накроет вместе с Москвой, — продолжает Куксин. — Хотя они и не спорят с тем, что они должны это тушить. А вот кто должен обследовать территории и обнаруживать пожары – проблема. По идее никто не должен. Территории ничейные. Это либо сельхозтерритории, либо фонды государственного запаса. Последние — это земли, которые никому не нужны — самая проблемная категория, потому что за ними никто не смотрит и ничего не обнаруживает. В итоге там все разгорается так, пока до деревни не дойдет или до леса.

Но, по его словам, проблему с торфяниками решить все же можно, если проводить обводнение не только на бумаге и признавать факт возгорания.

— Сейчас основная проблема — это добиться признания пожаров, чтобы на них выделяли адекватные силы и помощь. Еще нужен хороший анализ того, как болото осушалось. Нужно понимать, куда какая вода течет. Дальше нужно смотреть, что можно перекрыть, просто сделать перемычку бульдозером и проложить трубу, чтобы излишки воды сливались. Потом потихонечку начинать топить и смотреть, как территория будет зарастать. Это самый гармоничный и правильный вариант, который позволяет не затопить лишнего. Если просто выделить бульдозериста на неделю, то можно здесь красоту навести, — объясняет Куксин, приводя в пример Шатурский район Московской области, где часто «отходили от общепринятых способов обводнения в пользу здравого смысла».

По дороге в Москву волонтеры закрывают окна машины, чтобы больше не чувствовать запаха гари и заваливаются спать, подложив под голову грязные рюкзаки. Тушение торфяника даже на начальной стадии отнимает много времени и сил. Если запустить очаг и огонь перекинется на лес, то потушить пожар до конца будет практически невозможно.

— Как думаешь, очаг, который мы тушили, сможет еще раз разгореться? — спрашиваю Куксина.

— Сложно сказать. Это как вероятность встретить динозавра на улице. Можно не встретить, а можно и наоборот, — смеется Куксин, — но на самом деле тут просто нужен систематический контроль. Я надеюсь, что пожарные через пару дней все же поедут и проверят торфяник, и потушат его в случае чего. Если не поедут, то работу сегодня мы проделали впустую.