В Россию едут феминистки

Выходцам из Центральной Азии российский рынок труда полюбился не год назад, не три и не десять лет назад. Еще в 1970-х страны этого региона стали для нас основным источником кадровых «дотаций». Другое дело, что кадры за 40 лет изменились. Квалификация стала сомнительнее, язык — беднее, поводов к недовольству – больше. Но говоря о необходимости пересмотра миграционной политики, ученые и практики имеют в виду не это. Все больший удельный вес в общем потоке импортной рабсилы занимают женщины. Вот на них-то эксперты и предлагают обратить внимание.

Из тех, кто едет в Россию на заработки, женщины составляют 14%. По данным Федеральной миграционной службы РФ, на которые ссылается директор Центра миграционных исследований (ЦМИ) Института демографии Елена Тюрюканова, этот показатель не снижается на протяжении последних пяти лет. Сами эксперты называют цифру 30%, объясняя феминизацию трудового транзита экспансией сферы услуг.

Согласно официальной статистике, 53% иностранок убирают улицы и частные владения в коттеджных поселках, сидят с детьми их хозяев, делают маникюр и укладку, подшивают брюки и кроят платья. Еще 18% что-нибудь где-нибудь продают. В сельском хозяйстве заняты 7% . При этом, как показало исследование ЦМИ, большую часть времени подавляющее большинство из них (60%) проводит в России, а 27% не прочь обосноваться на ПМЖ. Тот факт, что даже признанным кочевникам не чуждо стремление к постоянству, позволяет социологам надеяться на штиль в миграционной стихии.

Сам собой он, конечно, не установится. Поэтому пока прогнозы не утешительны. 15-20% мигрантов (и мужчин, и женщин) не говорят по-русски. Только 50% хватает знаний на заполнение документов. С трудовыми навыками картина не симпатичнее. К примеру, среди жителей таджикских сел уровень профобразования, по оценкам главы общественного фонда «Панорама» Татьяны Бозриковой (Душанбе), снизился за последние годы с 28% до 20%. При этом каждая вторая деревенская семья выживает за счет «социальных переводов» из России. В целом же трудовые мигранты содержат 41% домохозяйств республики. Зачастую, как уточняет Бозрикова, «молодежь направляется за границу сразу после окончания средней школы», потому как «только половина выпускников может продолжить обучение в вузах и техникумах».

Совокупный поток мигрантов из ЦА демонстрирует большую образованность. Во многом за счет как раз женской трети. Пятьдесят из ста приезжающих в Россию мужчин профподготовки не имеют. Зато более 70% их сестер, дочерей и жен из 1169 респонденток, опрошенных ЦМИ в Москве и Петербурге, в Московской, Ленинградской, Самарской областях и в Краснодарском крае, получили специальное и высшее образование.

Их средний возраст – 35 лет. Большинство (58%) состоят в браке и оказались за границей, собственно, по долгу супружества. Остальные либо разведены, либо овдовели, либо никогда не были замужем. Самостоятельные барышни, как правило, прибывают из Украины, Белоруссии, Киргизии, Казахстана и Грузии. Они помоложе, пограмотнее, язык знают лучше и работают напряженнее.

К счастью, россиянам, сравнительно избалованным Трудовым кодексом, такая практика может быть не знакома, но мигрантки в основной своей массе, по данным ведущего научного сотрудника ЦМИ Никиты Мкртчяна, работают по 54 часа в неделю. При этом далеко не все, по известной бизнес-традиции, получают за это зарплату. Из трудоустроенных на «формализованных предприятиях» с невыплатами и нарушением предварительных финансовых договоренностей сталкиваются 28,5%. Частный сектор дает 47,9% обманутых.

Все эти проценты не позволяют реализовать семейную стратегию миграции, на которую эксперты возлагают большие надежды. В том числе и по части преодоления межкультурных барьеров. Дело в том, что, согласно все той же статистике, 40% мигранток воспитывают детей до 16 лет. Причем треть из них – в России. А это школа в обязательном (за некоторыми исключениями) порядке, это русский язык на совершенно другом уровне (по крайней мере, намерение им овладеть), это разрешение на работу и трудовой договор как способ обезопасить себя от паперти, это, в конечном итоге, официальные ведомости и налоги.

Среди таких мам (по миграционным меркам – крайне отважных) выше уровень образованности и отчетливее желание закрепиться на новом месте (57% женщин, приехавших в РФ с детьми, возвращаться не планируют). Это желание не чуждо и менее успешным родительницам. 80% мигранток, перечисляя проблемы чемоданного образа жизни, называют невозможность видеться с сыновьями и дочерьми так часто, как им бы хотелось.

При этом, что показательно, только 12% оставили детей дома из соображений «накладности» «лишнего рта». 42% не захотели «отрывать» их от школы, поскольку, полагают исследователи, не уверены, что в России их в принципе кто-нибудь согласится учить. Несмотря на относительно невысокий бюрократический барьер (для зачисления нужны заявление, копия свидетельства о рождении ребенка, регистрация родителей и медстраховка), проблемы при устройстве детей в школы – у четверти опрошенных.

Не подстегивают иностранцев к постоянству помимо прочего и квоты на временное проживание. Таким наблюдением директор ЦМИ Елена Тюрюканова поделилась с коллегами в ходе научно-практической конференции по гендерным аспектам миграции, организованной фондом «Новая Евразия». Избавиться от РВП беглым росчерком по бумаге нельзя, иначе не ясно будет, что делать людям, которые, правдами и неправдами, но добились заветного серединного положения – между бесправием временно пребывающих и облагодетельствованных видом на жительство. Как вариант, впрочем, ЦМИ не исключает введение бессрочного вида на жительство – статуса резидента для тех, кто ориентирован на долгосрочные отношения со страной. Семейные мигранты, по этой логике, должны оказаться в приоритете.

«Опыт России в принятии инокультурной миграции очень мал, он исчисляется несколькими годами, — отмечает Тюрюканова. — Не нужно ждать от нее готовых решений. Это вызов, на него нужно отвечать, но этот ответ надо найти».

А искать, как уже говорилось, эксперты предлагают в чистом пока поле «гендерно чувствительной» миграционной политики. От нынешней же, «гендерно нейтральной», советуют воздержаться. Суть этих предложений на деле сводится к довольно конкретным рекомендациям. К ним относятся, в частности, отмена квот на временное проживание, введение бессрочного и «семейного» (для членов семьи) вида на жительство, возврат механизма ОМС для мигрантов (хотя бы для тех из них, кто заключает трудовой договор на год и дольше), а вместе с ним – и доступа к медуслугам (для детей и женщин – в первую очередь). Кроме того, общественники выступают за то, чтобы вверить муниципалитетам обязанность по мониторингу миграционной ситуации и межэтнического климата, а частные кадровые агентства официально допустить до найма иностранцев.

«Необходимо разработать дифференцированный подход к определению административных и иных мер наказания (штраф, депортация, арест) для женщин из числа трудовых мигрантов, имеющих детей. Тяжесть наказания должна быть адекватна нарушению», — подчеркивает Тюрюканова, подразумевая случаи, когда матерей с детьми разлучали из-за отсутствия регистрации.

Есть у экспертов отдельные замечания и по поводу прозрачности госфинансирования НКО, и по терминологии в законодательных актах, и по вопросу отсутствия программы воссоединения семей мигрантов, которые рекомендуется разработать, и по курсам русского языка, которые недурно было бы популяризировать. Но наряду с этими вполне определенными предложениями существует не менее определенная для наших широт опасность.

«То, что эти проблемы озвучиваются, уже хорошо. Но я не верю, что российская миграционная политика в ближайшее время будет нести в себе некий гендерный аспект», — Ирина Ивахнюк, заместитель заведующего кафедрой народонаселения экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, с планами осторожничает.

Задача максимум на данном этапе – «донести до Федеральной миграционной службы представление о том, — говорит она, — что дифференцировать поток мигрантов нужно не только по странам, как это делается сейчас, не только по квалификации, как это не так давно начали делать, но еще и по гендерному признаку». Ведь, по мнению Ивахнюк, «серьезная проблема заключается в том, что среди тех, кто ответственен за разработку миграционной политики нет единомыслия в отношении того, как миграционная политика должна развиваться».