«Когда кончилась война, я никак не мог поверить, что жив». Писатель Даниил Гранин, автор знаменитой «Блокадной книги», а тогда молодой инженер Кировского завода, ушел на фронт в июле 1941 года в составе дивизии народного ополчения. Что он сегодня думает о войне и о стране — расспрашивал The New Times

— Вместо оружия у ополченца была бутылка с зажигательной смесью, которую потом назвали коктейлем Молотова. На роту — несколько учебных винтовок. На полк — пулеметы, станковые и ручные. Винтовки и патроны появились у ополчения по ходу боев. Когда кончилась война, я никак не мог поверить, что жив, — говорит Даниил Александрович. — Если представить, как в тире — щит и мой силуэт стоит. Так вот: все кругом продырявлено — пулями, бомбами, минами. И стоит этот силуэт более-менее без дырок.

Неоднозначная история

Митрополит Иларион назвал победу в Великой Отечественной войне чудом Божьим. Вы с этим согласны?

Первый период войны немцы замечательно воевали и продвигались с большой скоростью. И чудом было то, что враг захватил промышленные районы, дошел до Ленинграда, Москвы — а мы не капитулировали. Мы продолжали воевать и даже перешли в наступление.

Дальше — все более ожесточенное сопротивление, которое нам обошлось очень дорого. Были громадные потери, много ошибок, но в конце концов мы победили. И то, что мы победили, можно рассматривать и как чудо. Но можно рассматривать и как духовную стойкость наших людей. Это повторился 1812 год. Лев Николаевич Толстой не пишет, как русские вошли в Париж. Он пишет, как отступали и сдали Москву. Самый горький период войны 1812 года. И все-таки после этого разгромили французскую армию. То же самое произошло и у нас. Москву не сдали, Ленинград не сдали. Не капитулировали и перешли в наступление. Было столько потерь, они были недаром. Сочетание чуда и невероятных народных усилий привело в конце концов к победе. Вот такая тут неоднозначная история.

Вы начали писать о Великой Отечественной только в шестидесятые годы.

У меня была очень тяжелая война. Ленинградский фронт был очень тяжелый. Умирали солдаты не только от бомбежек, артобстрелов, но и от голода, от дистрофии. Еще это север. Была страшная зима 1941-1942 годов. Первый мороз ударил 12 октября. Дров нет. Снегом засыпает окопы. Полушубков не хватает. Фурункулез. Цинга. Рядом был город, который умирал от голода. Голод был внутри нашего фронта и снаружи. У нас не было тыла. Мы не хотели идти в город в увольнение. Видеть этих мертвецов мы не хотели. Другого такого фронта не было. И дальше, когда я стал танкистом, танковые бои — это тоже ужасно.

У меня война была тяжелая. И писать о ней! Тем более что требовалось что-то светлое — наступление, ура, вперед, победа! Долгое время я смотрел фильмы и читал книги не про свою войну.

Лет через десять мне захотелось написать, но было поздно — все вроде написали. У нас хорошая военная литература: Виктор Некрасов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Василь Быков и другие. Замечательные книги, очень честные, хорошо написанные. Огромная хорошая литература о войне. И что я буду — мне не под силу соревноваться. Дальше у меня была работа над «Блокадной книгой» с Алесем Адамовичем, в которую он меня втянул. И я опять очутился на тех участках, в том Ленинграде, и многое стало оживать.

Был еще один мотив. Меня все больше возмущало, как обращаются с инвалидами и вообще с фронтовиками. Не помню, в каком году вышло постановление, что инвалиды могут получать все без очереди. И они стали пользоваться этим. Народ смотрел-смотрел: очередь не движется, фронтовиков оказалось много, все начали возмущаться. Тем более что некоторые на этом стали зарабатывать. Изменилось в стране отношение к инвалидам. Это было ужасно.

Кроме того, нам, фронтовикам, не инвалидам, отменили деньги за ордена (с 1948 года. — The New Times). Отменили празднование Победы. Отношение резко изменилось. И это шло не снизу, а сверху — хватит вам, не высовывайтесь, не воображайте. Не вы спасли Родину, а товарищ Сталин спас Родину. И генералы. Помните, как писал Твардовский: «Города сдают солдаты, генералы их берут».

Командующий бывал на передовой?

Я генерала на войне видел два раза всего. На нашем Ленинградском фронте и позже большого начальства не бывало. Жданов ни разу не приехал. На трамвае можно было доехать — он ни разу не был на фронте. Сталин ни разу не был на фронте. Был Ворошилов у нас, но это было наивное и смешное повторение Гражданской войны, которое мы видели в кино: вперед, товарищи! И он довольно храбро выскакивал из окопов, кричал. Но это была не наша война, мы уже воевали по-другому.

В своей книге «Все было не совсем так» вы пишете, что немцы не вошли в Ленинград только по приказу Гитлера, никакой обороны не было.

17 сентября 1941 года я уходил из Пушкина. Мы не бежали, но ушли из Пушкина. И когда уходили — в парке были немцы. Дошли до трамвайного кольца, не было никакой заставы, никаких пикетов, город был открыт настежь. Я сел в трамвай, приехал домой, я уже не мог двигаться. И когда проснулся, был уверен, что в городе немцы. Потом началось: оборону создали, какие-то части, краснофлотцы. Но этот день не выходил у меня из головы. Почему они не вошли?

Лет семь-восемь назад картина стала проясняться, из немецких источников стало известно, что Гитлер еще 14 или 15 сентября отдал приказ в город не входить. Это вызвало возмущение немецких генералов.

Я по своей солдатской психологии не мог понять — что значит дойти до города и не войти. Но немцы есть немцы. У нас бы не удержались, вошли бы. Гитлер совершенно справедливо рассчитывал на капитуляцию Ленинграда, Москвы, вообще советского правительства. Все основное уже было взято. Решено было задушить город. Они знали: если город превратится в кладбище, то Ленинградского фронта не будет. А город не капитулировал. Хотя было всякое внутри.

Испорченные победой

Говорят, что блокада, как и многое другое, на совести Сталина. Другие связывают с ним победу. Как вы относитесь к программе десталинизации, которую сейчас обсуждают?

Наша журналистика любит ответы да-нет, а в жизни так не бывает. Вот я поехал в Челябинск получать танки. Зима. Мороз. Эвакуировались туда наши Путиловский, Кировский заводы. Сборочный цех не имел еще стен. Была крыша и одна стена. Руки липли к броне. Сборкой занимались ремесленники и женщины. Начальник цеха приходит — сегодня звонил Сталин, спрашивал, сколько танков выходит. Следующий день — звонил Сталин: нам будет плохо, и вам будет плохо. Был страх, но было и ощущение — сам Сталин звонит, он как бы участник этой сборки. Если звонил бы Ворошилов — да пошел ты! Ты сделай стену нам.

Даниил Александрович Гранин
родился в 1919 году. После окончания в 1940 году Ленинградского политехнического института работал на Кировском заводе. Участник Великой Отечественной. Всю войну прошел в танковых войсках. Награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, Отечественной войны I степени и другими наградами. Первая повесть вышла в 1949 году. Известность писателю принесли романы и повести, посвященные научному поиску и судьбам ученых («Искатели», «Иду на грозу», «Эта странная жизнь», «Зубр»). «Блокадная книга», над которой Гранин работал в 1977-1981 годах, в Ленинграде была издана лишь в 1984-м.

Мне случилось быть в Израиле в День Победы. Поразительно, с каким уважением относятся израильтяне к участникам нашей Отечественной войны. Здесь такого нет.

Это результат сталинской политики. Сталин считал: вы сделали свое дело — и уходите с арены. Он был человек грамотный, знал историю, помнил о декабристах, как они заявляли о себе после Парижа. Сталин понимал, что ветераны — во многом люди, испорченные ощущением Победы. Тем, что они спасли, тем, что побывали в Европе и видели, как живет Европа. Мы когда пришли в Эстонию, не понимали, что такое стоит в домах, оказывается — стиральная машина. Мы впервые там увидели холодильники. А когда захватили немецкие офицерские землянки, я не знал, что такое пипифакс — туалетная бумага.

Как продвигается ваша идея восстановить Триумфальные ворота в честь Победы?

Никак. Со времен Петра в Петербурге ставили триумфальные арки. В 1945 году было сооружено трое ворот из фанеры. Через них возвращались в город победители. Валентина Ивановна (Матвиенко) поддержала. Но общественный совет — совершенно гнилое образование — не понимает, что это продолжение традиций. Не хочу об этом даже вспоминать.

В прошлом году на празднование Дня Победы затратили миллионы, а некоторые ветераны продолжают ютиться в хибарах, военные кладбища заброшены.

А что вас удивляет — это нормально для нашей жизни. К ветеранам отношение сложилось очень формальное. Выжить в России сегодня — вот чудо. Никогда не было такой коррупции, взяточничества, такого криминала.

Чтецы-декламаторы

Кажется, вы обласканы властью, но почему, когда вы говорите об острых проблемах, они не реагируют?

А на чьи выступления они реагируют? Вот сейчас выступил доктор Рошаль, и что — ничего! Много людей очень резко говорят — никаких результатов. Мы находимся под властью, где нет специалистов, а есть чтецы-декламаторы. Они раздают обещания, рассказывают, какие будут реформы проводить, научные городки строить. В этой атмосфере очень легко бесчестным людям. Но эти рассказы о том, какие безобразия творятся, мне лично надоели. Они почти бесплодны. Я не знаю, что делать в масштабе страны. Не знаю. Как говорил Конфуций, не надо клясть тьму, а надо зажечь свою свечку.

Какую свечку сейчас зажигаете?

Я заканчиваю книгу. Снимается фильм о Петре по моему роману. Маленькие свечки.