Многие эксперты в Таджикистане и даже в самом Афганистане утверждают, что сегодня в этой стране идет охота на видных деятелей так называемого Северного Альянса, костяк которого составляют таджики. Какова будет расстановка политических сил в Афганистане после смерти экс-президента Раббани, и как это впоследствии отразится на странах Центральной Азии? Своим видением будущего ИРА в интервью «АП» поделился доктор исторических наук, профессор, старший научный сотрудник и координатор региональных программ Института востоковедения Российской академии наук Александр Князев.

— Охота идет. Но я убежден, что гибель Раббани не обязательно как-то принципиально повлияет на расстановку политических сил в Афганистане. Гораздо более значимой фигурой для афганских таджиков был, мне кажется, убитый в конце мая генерал Мохаммад Дауд Дауд, имевший огромное влияние в военных кругах. Мне кажется, атмосфера вокруг гибели Раббани искусственно нагнетается для достижения нескольких целей.

В частности, для возбуждения антипуштунских настроений среди таджиков. Эти настроения и без того были и есть сильны, для очень многих таджиков, и не только, есть еще хазарейцы, узбеки и другие этносы, существует простая ассоциация: если талибы — это пуштуны, то все пуштуны — потенциальные талибы.

В мае я был в Кабуле, разговаривал с очень многими политиками разного происхождения, и ощущалось очень сильно межэтническое размежевание. Очень сильны антипуштунские настроения среди хазарейцев, среди таджиков меньше, у таджиков они скорее просто сепаратистские.

Для Центральной Азии сама по себе гибель Раббани ничего не означает. Раббани — фигура 1980-х годов, уже в 1990-х, когда он формально являлся президентом, вся реальная власть в Северном альянсе была в руках Ахмадшаха Масуда — и военная, и гражданская. Масуд публично всегда демонстрировал свое пиететное отношение к Устоду Раббани, но в реальности, думаю, не все всегда было так просто…

Его звездное время — период войны с советскими войсками и правительствами Кармаля-Наджибуллы, и еще раньше — с момента создания «Джамиати Исломи». В истории политического ислама в Афганистане по авторитетности с ним может сравниться, пожалуй, только Гульбетдин Хекматиар, но все это уже к концу 1990-х относилось, скорее, к истории. Хотя, Хекматиар пока «в строю»…

— После гибели Ахмадшаха Масуда многие видные деятели Северного Альянса, такие как Касым Фахим, Абдулло Абдулло, Юнус Кануни, ушли в тень. Ускорит ли смерть Бурхонуддина Раббани их политическую кончину или они снова попытаются создать какой-то союз против режима Карзая?

— После гибели Масуда Раббани был одним из тех таджикских лидеров — наряду с маршалом Фахимом, Юнусом Кануни, Абдулло Абдулло и некоторыми другими — кто фактически похоронил единство таджиков Афганистана, существовавшее при Масуде.

Что такое «Джамиати Исломи» («Исламское Общество Афганистана»), когда-то созданное Раббани и консолидировавшее всех таджиков в 1980-х и до начала 2000-х годов, в последние годы?

У Кануни — своя партия и свое кресло, у доктора Абдулло — своя, Фахим сосредоточился на контроле над собственностью… Все они после гибели Ахмадшаха Масуда оказались неспособны остаться единой политической силой. Отдельные случаи объединения были во время той или иной избирательной кампании, но потом опять все по своим нишам…

Есть еще менее известный, но не менее важный в афганском политическом истеблишменте персонаж — Амрулло Салех, тоже таджик, он с рубежа 2001 года до мая прошлого года возглавлял Управление национальной безопасности, главную афганскую спецслужбу… Карзай нуждался в их поддержке. Есть еще сильные фигуры — губернатор Балха Ато Мохаммад, генерал Бисмилло-хан, некоторые другие, много, кстати, военных… Но все они не вместе, все они порознь… И потому в целом слабы.

Если смерть Устода Раббани не заставит их объединиться, выдвинуть единого лидера и отстаивать свои интересы, их политическая карьера будет постепенно заканчиваться. И другой вариант конца их карьеры — это попытка раскола Афганистана. Тогда им придется воевать, помимо пуштунов, с узбеками, хазарейцами и между собой. Вот это будет самый наихудший из вариантов.

— Будет ли теперь усилена межэтническая борьба в ИРА, которая может привести к расколу страны — на таджикский Афганистан и пуштунский? Насколько известно, такой план когда-то обсуждался. Есть ли вероятность, что сталкивая пуштунов с таджиками, кто-то приступил к реализации плана по разделению Афганистана?

— Обострение межэтнических противоречий, в которое смерть Раббани добавляет остроты, в последнее время не существует само по себе. Это инструмент для перекраивания карты Афганистана, хотя не только Афганистана. В условиях дефицита финансов, американцы, и это широко известно среди специалистов, ищут пути, связанные, в том числе, с фактическим разделением Афганистана по национальному принципу. Я не удивлюсь, если в ближайшее время кто-то из таджикских лидеров — Абдулло Абдулло, и (или) Амрулло Салех, кто-то еще — полетит в Вашингтон согласовывать свои действия. Но это — гибельный путь. Не может быть «таджикского» Афганистана, на севере живут пуштуны, узбеки, туркмены, аймаки, причем живут дисперсно, в Афганистане чрезвычайно мало компактно расселенных этносов за исключением ряда чисто пуштунских регионов на юге. А как быть с сотнями тысяч пуштунов в Герате, Бадахшане, Кундузе, Батгизе? Как быть с хазарейцами Кандагара или таджиками Нангархара, Парвана, Кабульской провинции? Население Мазар-и-Шарифа наполовину хазарейское, а в самой провинции Балх есть мощные пуштунские анклавы… Примеры можно приводить бесконечно.

В конце 1980-х в советском руководстве рассматривался проект федерализации Афганистана, это было перед выводом наших войск. От него отказались, потому что это только усугубит конфликтность. Афганистан обречен быть полиэтничным государством в нынешних границах. К слову, перекраивание географических карт — идея не только для Афганистана. Существует план создания Белуджистана, куда включаются территории Афганистана, Пакистана и Ирана… Сейчас много разговоров о будущем статусе Афганистана как нейтральной страны, но я думаю, что гораздо важнее — жесточайшее закрепление принципа неизменности границ в регионе, иначе это тотальная война от Ближнего Востока до Кашмира и Синьцзяня. Как раз по известной «дуге нестабильности» Збигнева Бжезинского. Не случайно в самое последнее время параллельно с реализацией сценария по разделению Афганистана активизированы западные проекты по Каспию, чтобы с двух сторон дестабилизировать Иран. Разрывая своей стабильностью «дугу Бжезинского», Иран сейчас является своеобразным гарантом от соединения всех конфликтов в центральной части Евразии в единое конфликтное пространство.

— Как Вы считаете, кому была выгодна смерть Раббани? Могли ли организовать его ликвидацию спецслужбы США?

— Я допускаю, что его могли ликвидировать по установке американских спецслужб — не за то, что он был антиамериканистом, а для того, чтобы спровоцировать новый виток напряженности в афганской межэтнической сфере. Я допускаю, что убийство могло быть и на другой почве — как у любого публичного, как у любого очень богатого человека, у него было немало врагов… Могла быть месть, могло быть что-то иное. Но вот интерпретировать теперь его гибель, способствовать ее трактовке в определенных целях — вот это более тонкая работа как раз из сферы деятельности спецслужб… Вчера во многих СМИ появились сообщения о, якобы, происходящих «волнениях» в связи с гибелью экс-президента. Я разговаривал с Кабулом, Мазар-и-Шарифом – никаких изменений в жизни нет, все как обычно…

— Означает ли смерть Раббани, что переговоры с талибами невозможны?

— Переговоры — единственно возможный путь. Других путей к миру в Афганистане просто нет. Раббани в последнее десятилетие был одним из наиболее лояльных к Карзаю афганских политиков, его старый авторитет, в том числе в религиозной сфере, личные связи и знакомства, способствовали его усилиям как руководителя Высшего совета мира, хотя каких-то серьезных подвижек видно и не было. Среди более молодых таджикских лидеров существует резко отрицательное отношение к идее переговорного процесса в принципе. Я имел возможность говорить со многими из них. Им, кстати, деятельность Раббани в этом направлении объективно была совершенно не нужна. Теперь появляется масса поводов говорить о невозможности переговоров вообще.

— По Вашему мнению, изменились ли политические взгляды президента Раббани 1992 года и политического деятеля Раббани 2011 года?

— Я думаю, его политические взгляды в общем и целом сформировались и устоялись значительно раньше, в 1970-х, когда он стал одним из руководителей «Хезби Исломи», а затем создал свое «Исламское Общество Афганистана». Он был и оставался сторонником теократического государства, и, в то же время, стремился прагматично использовать внешнюю поддержку кого бы то ни было — Саудовской Аравии, Пакистана (в 1980-х), Ирана, России, США. Как, собственно, делает большинство политиков. Идеалы не бывают вечными, вечными бывают интересы. Если попробовать дать ему оценку с позиций сегодняшнего дня, лично для меня она не будет однозначной. Как и Ахмадшах Масуд, после вывода советских войск, после взятия Кабула в 1992-м, и перед угрозой пуштунского национализма в лице «Талибана», он развернулся лицом к России. Но, в то же время, для всех граждан бывшего СССР с ним связано немало довольно мрачных для нас страниц — взять хотя бы его руководящую роль в уничтожении наших военнопленных во время восстания в Бадабере в 1985 году. Тогда мы были врагами, потом стали союзниками… Теперь все это уже стало историей.