Большевистская революция 1917 года дала практический ответ на вопрос, что ближе России – Запад или Восток. В Париже, Берлине, Австралии и Америке нашим соотечественникам-эмигрантам приходилось, сжав зубы, вписываться в чуждую среду, преодолевать языковые барьеры, приноравливаться к местным правилам жизни. На Востоке, в Китае – стране, никакого отношения к европейской культуре (к коей причисляли себя российские беженцы) не имеющей, они вновь обретали ту Россию, которой на родине уже не существовало. Старое превращалось в прах…

«Дикий Восток». Первые русские эмигранты появились в Китае еще в XVII веке. Это связано с освоением Приамурья – территории в то время пустынной, но входившей в зону влияния Китая. Русские поселенцы начали обживать эти места и закладывать крепости, что не могло не вызвать беспокойства в Пекине. В 1685 году маньчжурское войско осадило небольшую приамурскую крепость Албазин. Защищающим ее казакам удалось договориться о достойных условиях капитуляции и уйти с оружием в руках, однако маньчжуры взяли в качестве заложников около тридцати человек, которые были отправлены в Пекин, где и осели. Из албазинцев в столице Поднебесной сформировали элитное подразделение, а для житья им отвели слободу у ворот Дунчжимань.

Казаки обжились, построили часовню, благо за ними в китайскую неволю добровольно последовал священник отец Димитрий с богослужебными книгами и церковной утварью. Правда, со временем кое-кто переженился на узкоглазых басурманках, стал забывать родной язык и чуть было не впал в мрачное идолопоклонство. Обеспокоившись этим обстоятельством, казаки подали китайскому правительству прошение о новом священнике. В Пекин была прислана российская духовная миссия, которая разместилась на специально выделенном участке, получившем название Русское подворье. Позже на этой территории построили советское посольство…
Ясность в российско-китайские отношения внес Айгуньский договор, по которому левый берег Амура признали российским, а правый, до реки Уссури – китайским. Этому международному событию предшествовала стихийная авантюра, известная как «Желтугинская республика», или «Амурская Калифорния».

В 1883 году по Приамурью поползли слухи о богатейших золотых россыпях в Маньчжурии, на реке Желта (один из притоков Амура). Туда устремились искатели удачи всех мастей и национальностей – русские, китайцы, корейцы. Среди них были ссыльные, беглые каторжники и прочая сомнительная публика. Старатели не признавали никакой административной власти и, сами того не ведая, воплотили в жизнь светлую мечту об анархическом государстве. Впрочем, от такой свободы они вскоре чуть не захлебнулись: грабежи и убийства среди бела дня превратились в обычное дело. Тогда на общем сходе были избраны старшины и президент республики. Им стал подданный Австро-Венгрии Иоганн Фасе, прибывший в Маньчжурию из золотоносной Калифорнии. Президент ввел суровые порядки: бандитов перевешал, а смутьянов наказал палками и выгнал вон. После этого в течение полутора лет государство благоденствовало: население увеличилось до двадцати тысяч человек, открылись магазины, банки, рестораны и игорные дома. Годовая добыча золота перевалила за пятьсот пудов…

Однако Китаю не понравились разграбление национальных недр и наплыв русских нелегалов. В Маньчжурию была послана сильная армия. Заслышав об этом, большинство старателей бежали в Россию. Оставшиеся республиканцы оказали императорской армии яростное сопротивление. Уцелевшим, по древней китайской традиции, отрубили головы. Прииски перешли в руки Китая.

Окно в Азию. Вторая половина XIX века на Дальнем Востоке охарактеризовалась обострением борьбы мировых держав за колонии и сферы влияния. В 50-е годы Франция захватила Индокитай, Англия – Бирму. К концу века главными объектами притязаний США, Англии, Франции и Японии являлись Корея и Маньчжурия. Впервые Дальний Восток стал приоритетным регионом и российской внешней политики. Дело было действительно новое. По словам тогдашнего министра финансов Сергея Витте, ранее возглавлявшего железнодорожное ведомство, «в то время было очень мало лиц, которые имели бы ясное представление о географическом положении Китая, Кореи и Японии; вообще в отношении Китая наше общество и даже высшие государственные деятели были полные невежды».

В эти годы развернулось строительство Сибирского железнодорожного пути, призванного связать центр с дальневосточными владениями. Полотно довели до Забайкалья. Железная дорога была изначально задумана как чисто экономический проект, но международная ситуация складывалась так, что она приобрела стратегическое значение.

Было принято решение вести трассу напрямую через Монголию и Маньчжурию, для чего требовалось согласие Китая. Целостность Китайской империи была объявлена «российским интересом», и министр иностранных дел князь Алексей Лобанов-Ростовский, заручившись поддержкой Германии и Франции, поставил Японии ультиматум: взамен Ляодунского полуострова ей рекомендовалось потребовать от Китая денежную контрибуцию. Для пущей убедительности три державы провели у берегов Японии военно-морские маневры. Аргумент подействовал. Размер контрибуции, как и ожидали, оказался внушительным – около четырехсот миллионов золотых рублей, из которых Россия не замедлила предложить Китаю сто миллионов. Заем осуществлялся через созданный для этой цели Русско-Китайский банк. Из шести миллионов рублей основного капитала пять восьмых брали на себя французские банки, остальное – Петербургский международный банк. При этом французам отвели всего три места в правлении. А пятерых членов назначил Витте.

Оборонительный союз между Россией и Китаем был заключен во время торжеств по поводу коронации последнего российского императора Николая II, на которых присутствовал фактический глава Китайской империи Ли Хунчжан. Центральным пунктом договора стало соглашение о строительстве КВЖД. Реализацией проекта занялось псевдочастное Общество Восточно-Китайской железной дороги, фактически находившееся в полном распоряжении правительства. Учредителем выступил Русско-Китайский банк.

По условиям секретного договора, подписанного 3 июня 1896 года, общество (фактически – российское правительство) получало под железную дорогу полосу отчуждения, где становилось полновластным хозяином: для охраны полосы формировались специальные полицейские части. Оно приобретало право «безусловного и исключительного управления своими землями и сооружения на этих землях построек любого рода». Кроме того, Россия брала на себя обязательство защищать китайскую территорию от возможной японской агрессии. Концессия предоставлялась на восемьдесят лет, считая со дня начала эксплуатации, после чего железная дорога со всем имуществом переходила в собственность китайского правительства.

Чтобы ускорить дело, по распоряжению царя Ли Хунчжану была обещана взятка в три миллиона рублей. Средства содержались на счету министра финансов в Русско-Китайском банке. Однако из этой суммы китайскому сановнику перепал только один миллион – в 1901 году он скончался…

Петербург на реке Сунгари. Весной 1898 года в Маньчжурии, в точке пересечения будущей КВЖД и реки Сунгари, инженер Адам Шидловский заложил город Харбин – административный центр будущей магистрали. Место было малоприглядное. По воспоминаниям очевидца, оно представляло собой «сплошное топкое болото, заросшее осокой и камышом, где водилось много уток, куликов, бекасов, на которых охотились весной и осенью местные охотники». Единственным близлежащим сооружением на берегу был заброшенный после нападения хунхузов (местных разбойников из числа китайских ссыльных и беглых солдат) завод по производству ханки (водки), расположенный в восьми верстах от берега Сунгари. Неподалеку от руин возвели два барака для строителей. 9 июня 1898 года на пароходе «Благовещенск» из Хабаровска прибыло Строительное управление КВЖД во главе с заместителем главного инженера Сергеем Игнациусом. Эта дата стала днем рождения Харбина. Впрочем, некоторые из местных жителей называли «днем основания города» 12 апреля того же года, когда была написана первая строчка наблюдений местной метеорологической станции.

За считанные годы был сооружен громадный комплекс зданий Управления дороги и Правления Общества КВЖД, проложены самые широкие и длинные на Дальнем Востоке проспекты, возведены больницы, школы, жилые дома для служащих и рабочих дороги. Первым частным зданием, пожалуй, стал кафешантан «Бельвю», возведенный из ящиков, горбыля и пустых бочек грузином Гамартели, приехавшим на КВЖД из Нерчинского острога. Принадлежащие государству здания были кирпичными или каменными, имели центральное отопление и водопровод – казенным жильем и высоким жалованьем намеревались заманить в далекий азиатский край рабочую силу. На Вокзальном проспекте в начале 1903 года появилось здание Русско-Китайского банка, здесь же было построено Гарнизонное собрание.

Харбин возводился со скоростью, сопоставимой разве что с темпами ударных комсомольских строек. Одной из главных достопримечательностей Харбина стал деревянный Свято-Николаевский собор (на фото). Старожилы утверждали, что его «рубили русские мастера на Вологодчине, а затем заново собирали в Харбине». Впрочем, документальных доказательств этому факту нет. Построен храм был в 1899 году, а 18 декабря 1900-го состоялось его торжественное освящение. Свято-Николаевский собор был центром духовной жизни Харбина до 1917 года и в эмигрантский период. Храм простоял без малого 67 семь лет. В 1966 году, во времена «культурной революции», он был сожжен безумствующими хунвейбинами. На его месте в центре Соборной площади тогда соорудили памятник «героям культурной революции», который ныне сменил скверик с цветочными клумбами.

Город быстро привлек внимание дельцов самого разного толка, кинувшихся делать деньги на сопках Маньчжурии. Со всех концов Российской империи сюда хлынули коммерсанты, подрядчики, биржевики, спекулянты, а также простой люд – рабочие, ремесленники, лавочники. Особенно быстро делались деньги на подрядах по строительству дороги, хорошие барыши приносили также лесообработка и торговля. Однако, как и на Диком Западе, приобретенные в короткие сроки баснословные состояния чаще всего так же молниеносно лопались или проматывались.

Жизнь в Маньчжурии до Первой мировой войны была дешевой, а труд оплачивался высоко. За пустую бутылку китайские крестьяне давали курицу, а вот, скажем, побриться у парикмахера стоило два рубля золотом. К 1917 году число жителей Харбина превысило сто тысяч человек, из которых более сорока процентов составляли русские.

Вплоть до 1921 года в Харбине функционировали Гражданское управление, российская железнодорожная полиция, сыскное отделение (с 1908 года) и Пограничный суд. В октябре 1920-го российское судопроизводство в полосе отчуждения было прекращено китайцами, но русский персонал остался на своих местах в качестве китайских служащих. Охранная стража КВЖД (со штабом в Харбине) объединяла восемь рот и девятнадцать сотен, две тысячи штыков и две с половиной тысячи шашек. У территории имелся даже свой флаг, сочетавший национальные российские полосы с китайским драконом. По сути, это было отдельное государство.

Красно-белая Кувырколлегия. Первые известия о падении самодержавия были получены в Харбине 3 (16) марта 1917 года, а уже на следующий день возникли Совет рабочих и солдатских депутатов и Комитет общественных организаций, действовавший от имени Временного правительства.

Фактически в полосе отчуждения сложилось троевластие: одновременно власть пытались осуществлять управляющий КВЖД генерал Дмитрий Хорват, Комитет общественных организаций и Совет рабочих и солдатских депутатов. Большевики попробовали было установить советскую власть и низложить генерала, но он разогнал бунтовщиков, а зачинщиков выслал, за что «красные» обвинили его в «сдаче Маньчжурии китайским мандаринам». Хорват намеревался создать в полосе отчуждения на средства дороги войско для борьбы с большевизмом. Организация вооруженных формирований была поручена Александру Колчаку, который до сентября 1918 года входил в состав правления КВЖД. Однако уже к концу июня стало ясно, что из этой затеи ничего не выйдет, поскольку полевые казачьи командиры Григорий Семенов и Иван Калмыков решили воевать самостоятельно.

В 1917 году, повторимся, в полосе отчуждения КВЖД фактически сложилось троевластие. Хотя в 1918 году административная власть в полосе отчуждения и управление дорогой формально оставались в руках генерала Хорвата, правовое положение и КВЖД, и российского населения района было сомнительным, а политическая ситуация – смутной. Этому способствовала тотальная война как на Дальнем Востоке, так и на всей остальной территории России, между «красными» и «белыми», различными группировками, всевозможными правительствами и отдельными личностями. В Харбине на роль «спасителя России» претендовали сразу и адмирал Колчак, и атаман Семенов, и генерал Хорват. В феврале 1918 года на Дальнем Востоке возникли «Временное Сибирское правительство» генерала Хорвата и «Временное правительство автономной Сибири» под председательством Петра Дербера, которые друг друга в грош не ставили.

Пробужденные революцией пролетарии КВЖД тоже не унимались. В июле 1919 года коммунисты организовывали одну забастовку за другой, причем к мероприятиям привлекались и китайские рабочие. И хотя с беспорядками удавалось справляться, стабильность на дороге была подорвана. Пока политики и военные «спасали Россию», китайские власти потихоньку прибрали КВЖД к рукам. В правление были введены китайские директора, русскую полицию заменили местной. Генерала Хорвата отстранили от дел и отправили «отдыхать» в Пекин.

23 сентября 1920 года китайское правительство издало декрет, лишавший проживавших в Маньчжурии подданных бывшей Российской империи прав экстерриториальности. Тогда же был образован Особый Район Восточных Провинций (ОРВП), в который вошла территория полосы отчуждения дороги. Российский трехцветный флаг КВЖД был спущен раз и навсегда.

Беженцы и местные жители. Путь из большевистской России на Восток был не менее труден и опасен, чем дорога в Европу. Толпы беженцев всех мастей штурмовали поезда в надежде добраться до Владивостока. По дороге их обирали и грабили местные начальники и атаманы. Скажем, казачий атаман Григорий Семенов, контролировавший некоторое время после поражения Колчака все Забайкалье, нажил на беженцах целое состояние. Те, кто пытался попасть в Китай через Внешнюю Монголию, рисковали попасть в руки барона Романа Унгерна фон Штернберга, возомнившего себя наследником Чингисхана и имевшего обыкновение вешать любого, кто отказывался служить в его армии. Выбравшимся из Сибири и Монголии Китай казался чуть ли не землей обетованной.

К 1922 году в Маньчжурии скопилось более ста пятидесяти пяти тысяч беженцев из России. Многие оседали в открытых портах – Шанхае, Тяньцзине и Циндао, но главным центром русской диаспоры по-прежнему был Харбин. Эмигранты находили здесь то, что навсегда потеряли в прежней России: православные церкви, русские театры, отель «Модерн», гигантский торговый центр Чурина и мелкие частные магазины с русскими вывесками. Зимой извозчики запрягали тройки, по замерзшей Сунгари дети катались на коньках, а на Рождество и Крещение устраивались традиционные купания в проруби. В киосках наряду с местными газетами «Заря» и «Харбинское время» можно было купить большевистские издания – «Правду», «Известия» и «Крокодил». Все это придавало эмигрантской жизни видимость связи с родиной, с дореволюционным прошлым. В Харбине беженцев из Советской России ожидали не только работа и кров, но и привычный русский уклад жизни. И в отличие от своих европейских товарищей по несчастью они не чувствовали себя здесь изгоями.

Те же русские, которые служили на КВЖД до революции, наступление роковых перемен поначалу почти не ощущали. Например, один из коренных харбинцев вспоминал: «…То, что произошло в России в семнадцатом году, дошло сюда поначалу таким слабым отголоском, что не обеспокоило переменой жизни. Изменялось управление Дороги, но поезда ходили исправно, возили грузы и пассажиров, и жалованье служащим выдавалось так же… И если бы сказал тогда кто-нибудь, что нужно – пока граница открыта, потому что Дорога с двадцать четвертого года стала советско-китайской и продолжала также возить и работать, – немедленно забирать семью и перебираться «на ту сторону», иначе он весь род твой обречет на вечную эмиграцию, он просто не понял бы. Зачем и куда? На Черниговщине ни одной родной души, ни кола, ни двора, а здесь – дом в казенной квартире». Важно и то, что на КВЖД четкой границы между эмигрантами и советскими гражданами не было. После советско-китайского соглашения 1924 года о совместной эксплуатации дороги многие бывшие российские подданные, особенно железнодорожники, приняли советское гражданство. Из общего числа «русских» в Маньчжурии порядка пятидесяти тысяч человек были гражданами СССР, а остальные шестьдесят тысяч – эмигрантами.

О материальном положении русского населения Маньчжурии говорят следующие статистические данные: эмигрант из России располагал капиталом, почти в десять раз превосходящим капитал среднего статистического китайца. Капитал русских из числа «белых» во второй половине 20-х годов составлял сто пятьдесят восемь миллионов золотых рублей, на одного нашего соотечественника в среднем приходилось две тысячи шестьсот тридцать три рубля, а на одного китайца – примерно двести восемьдесят рублей. Однако постепенно эмиграция беднела, капиталы и предпринимательская деятельность «белых» русских постоянно сокращались, и к началу 40-х годов их материальное положение было уже очень тяжелым. Главной причиной этого обнищания послужили фактическое бесправие русских и полицейский гнет японцев, захвативших Маньчжурию в 1932 году. «С момента японской оккупации Северной Маньчжурии стало очевидно для всех, что русские перспективы безрадостны. С каждым месяцем все больше и больше там суживается поле для применения русского труда, русских технических сил, русской хозяйственной инициативы. Японцам русские во всяком обличье – белом ли, красном ли – не нужны. Русские для новых хозяев положения – обуза, помеха, от которой чем скорее отделаться, тем лучше», – сообщал харбинский журналист Н. Лидин (псевдоним Николая Николаевича Горчакова).

Японцы, учредившие в Маньчжурии марионеточное государство Маньчжоу-Ди-Го, стали активно вытеснять СССР с КВЖД. В результате советское правительство приняло решение продать дорогу. Договор был подписан в Токио 23 марта 1935 года.

После этого начался массовый исход русских из Маньчжурии. Часть устремилась в Северную и Южную Америку, в Австралию. Но немало было и тех, кто задумал вернуться в СССР.

Конец русского Харбина. Великая Отечественная война расколола русскую дальневосточную эмиграцию на две части. Правое крыло приветствовало начало войны против СССР, видя в ней путь к освобождению родины от большевизма. Многие даже вступали в отряды, которые организовывало японское командование. Однако большинство эмигрантов были настроены просоветски. Когда наши войска вошли в Харбин, местная русская молодежь разоружила воинские части Маньчжоу-Ди-Го и взяла под свою охрану городские коммуникации.

По окончании войны части эмигрантов предложили принять советское гражданство. Это право получали те, кто к началу Октябрьской революции 1917 года числился подданным бывшей Российской империи, а также лица, утратившие советское гражданство, и их дети. Но далеко не все возвратились в СССР по своей воле. Сразу же после вступления Красной Армии в Маньчжурию советская военная администрация произвела аресты активных деятелей эмиграции. По свидетельству очевидца, «репрессии начались буквально с первых же дней или даже часов появления советских войск». Были разгромлены редакции крупнейших русских газет «Харбинское время» и «Заря», журнала «Рубеж», арестованы и интернированы в СССР вожди «белой» эмиграции атаман Семенов, генералы Лев Власьевский, Алексей Бакшеев, добровольно сдался НКВД лидер русских фашистов Константин Родзаевский. Среди репрессированных в 1945 году оказались как бывшие рядовые «колчаковцы», «каппелевцы» и «семеновцы», так и русские юноши, призванные (часто вопреки их воле) в японскую армию, а также старожилы КВЖД.

Последняя массовая волна возвращения русских из Маньчжурии пришлась на середину 50-х годов. Почти все эти репатрианты в добровольно-принудительном порядке были отправлены на освоение целины.

Многие русские жители Харбина, не желавшие ехать в Советский Союз, предпочли перебраться в Австралию, США и Канаду. К первой половине 60-х годов почти все русское население Харбина покинуло Маньчжурию. К началу 90-х в Харбине осталось около двадцати русских, в большинстве своем преклонного возраста…