Недавний суд над книгой «Бхагават–Гита как она есть» в очередной раз подтвердил абсурдность апелляций российской судебной системы к существующей формулировке закона об экстремизме. Впрочем, о недостатках самого закона говорится и пишется очень много. Поэтому обратим внимание на то, как отражается действие этого нормативного акта на состоянии свободы слова в стране.

Не далее, как вчера прочитал речь Робеспьера о свободе печати, произнесенную им в мае 1791 года в Обществе друзей Конституции. Надо признаться, что поражает здесь не столько несомненно яркий текст выступления, сколько то, что все озвученные в нем проблемы благополучно существуют по сей день. Более того, в российском пространстве у них будто выросли «зубы» в виде законов и особых спецподразделений, направленных не на борьбу с реальными преступлениями, а охотящихся на определенные книги. Судя по деятельности многочисленных Центров «Э», борьба идет, фактически, не с преступностью, а со свободой печати. Причем, большинство «преступлений» обнаруживается отчего-то в религиозной литературе религиозных меньшинств.

Странно, не правда ли?

Как известно, свобода слова признана в рамках международного права одним из основных прав человека. В России эта свобода, как и свобода печати, отдельно гарантируются 29-ой статьей Конституции РФ.

Статья 29 Конституции Российской Федерации

«1. Каждому гарантируется свобода мысли и слова.

2. Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства.

3. Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них.

4. Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом.

5. Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается».

Заметим, что в этой статье предусмотрены даже ограничения свободы слова, призваны защитить нас с вами от новых «гитлеров» и прочих асоциальных явлений. Закон об экстремизме, отталкивавшийся, похоже, от 2-го пункта статьи, предусматривает тюремное заключение.

Зачем?

Как отмечал еще в 18-ом веке Робеспьер, для того, чтобы некое сочинение принесло конкретное зло, должен найтись человек, который совершит преступление. Ведь, если речь идет о ясно выраженных призывах к насилию и действительном разжигании межрелигиозной розни, то, казалось бы, нетрудно обнаружить и действия, которыми должны сопровождаться такие призывы?

Но в нашей действительности мы все чаще наблюдаем другую картину. Как правило, имеется, например, представитель религии, которого обвиняют в распространении материалов, содержащих призывы к разжиганию межрелигиозной розни или насилию. Правда, за пару десятилетий присутствия этой религии в данной стране со стороны ее последователей не было ни одного случая насилия в отношении каких-либо других верующих. Больше того, ее приверженцы по религиозным убеждением и воевать-то не имеют права.

Назвать обвинение в таком случае глупостью, наверное, недостаточно — оно абсурдно.

И все же, ситуации, когда вместо фактов, выводы основываются на чьих-то представлениях, остаются неизбежными до сих пор. «Что такое возбуждающее к бунту, опасное, мятежное сочинение? Могут ли эти определения применяться к тому сочинению, которое мне представляют? Я вижу, как рождается здесь множество вопросов, которые будут отданы на произвол непостоянства мнений; я не нахожу более ни дела, ни свидетелей, ни закона, ни судьи; я замечаю лишь неопределенный донос, произвольные доказательства и решения. Один найдет преступление в вещи, другой – в намерении, третий – в стиле. Этот не признает истины; тот осудит ее со знанием дела; другой захочет наказать горячность ее языка в тот самый момент, который она изберет, чтобы подать свой голос», — говорил почти три века тому назад Робеспьер. Но в России, которая считает себя просвещенной, «факты» до сих пор подменяются «мнениями» с таким же успехом, как «право» — «коррупцией».

Самое интересное, при этом, что сами такие «мнения» не выдерживают даже поверхностной критики. Взять, хотя бы, «экспертов» Волкова Е.Н. и Белякову М.М, которые обнаружили «признаки экстремизма» в книгах Л. Рона Хаббарда. В частности, из-за не понравившейся им фразы: «Много лет назад я открыл и доказал, что человек в основе своей хороший». В экспертном заключении это отмечается так: «фраза «человек в основе своей хороший» повторена 7 раз». Странноватое какое-то основание для подозрений в экстремизме, не правда ли? И это только один из примеров того, как ограничение свободы слова для граждан мотивируется защитой их прав или соображениями их безопасности.

Конечно, совсем отказаться от законов регулирующих печать было бы другой крайностью. В обществе должны действовать нормы права, защищающие нас от лжи и клеветы, призванные охранять от нанесения ущерба репутацию порядочных и законопослушных граждан.

Но с чем сталкиваемся мы в действительности?

Упомянутый основатель Саентологии Хаббард в результате многолетнего изучения человека и общества замечал, что законы и наказания не действуют желаемым образом на состояние преступности. Люди, которые совершают преступления, почти всегда знают о предусмотренных наказаниях и, все же, идут на них. Тогда как те, кто преступлений не совершает, вынуждены страдать из-за последствий невнятных, вроде предписанных «антиэкстремистским законом», ограничений. Пример с нанесением ущерба свободе печати и свободе слова иллюстрирует это как нельзя более ясно. Взять хотя бы такую нелепость, когда «экстремизм» находят уже и в картинах Васнецова…

Не меньший интерес представляет и та особенность, что люди, энергичнее всех стремящиеся навесить ярлык экстремизма на то или иное религиозное меньшинство, в действительности сами активно разжигают межрелигиозную рознь. Но то, почему они даже не подозреваются в экстремизме, а их книги, открыто призывающие к дискриминации по религиозному признаку, не исследуются экспертами и не запрещаются, остается загадкой.

Вероятнее всего, решением этой очевидной проблемы могла бы стать столь же активная позиция религиозных организаций, которыми по каждому случаю дискриминации составлялись бы заявления в прокуратуру и ближайший Центр «Э». Может быть, перестав ощущать комфорт безнаказанности, такие борцы с религией успокоятся и займутся более достойным, а главное более полезным для общества делом?

В конце концов, Конституция РФ говорит о том, что перед законом все равны.