Ожидается, наверное, что-нибудь политическое, первый тур, второй тур, Болотная, Поклонная, взломы, вбросы, враги России, не дадим раскачать, антиоранжизм, Макфол, доверенные лица, но все это, ей-богу, так скучно, что даже будущий историк постарается проскочить этот этап поскорее. Постараемся и мы.

Механизм запущен, контакт власти с подданными исключен, поддельные подданные согнаны и оплачены, риторика выстроена, победа запланирована, крах неизбежен. Мягкий вариант краха рассматривался, но был отвергнут. Предсказывать детали я не мастер, поскольку гадания не практикую, а вектор настолько очевиден, что даже Кургинян отрабатывает роль спустя рукава. Поговорим лучше о том, что действительно интересно.

Десять лет назад, в конце января 2002 года, мир простился с Астрид Линдгрен, величайшим прозаиком Скандинавии, так и не дожившей до серьезного признания жанра, в котором она всю жизнь работала. Это сегодня философская фантастика, равно как и фэнтези, — полноценный мейнстрим, а Толкиен в разы популярнее Фолкнера (что, разумеется, не делает его писателем фолкнеровского класса — просто революция, произведенная им, оказалась масштабнее). Линдгрен прожила жизнь в убеждении, что занималась хоть и важнейшим, и сверхпопулярным, и хорошо оплачиваемым, а все же маргинальным родом литературы; реализм тогда еще не сдавал позиций, и героическая сказка «Мио, мой Мио» воспринималась как нечто несерьезное, а какая-нибудь многотомная сага о профсоюзной борьбе либо о коварных финансовых воротилах считалась литературой с большой буквы. Нобелевскую премию кому только не давали, а Линдгрен, хоть и прожила 95 лет, ее не дождалась. Между тем если и был в мировой литературе герой, буквально влетевший в каждый дом, вставший рядом со Швейком и Дон Кихотом, вдохновивший и утешивший миллионы, — так это Карлсон (или, в позднейших переводах, КарлССон), то есть, по-русски говоря, шведский аналог Иванова.

Недавно, во время очередного объяснения «Демона» моим старшеклассникам, я обратил внимание на потрясающую закономерность: Карлсон — Демон ХХ века! Начнем с того, что правильное прочтение карлсоновской трилогии — книги взрослой, умной, серьезной, для современного подростка даже чересчур, — подразумевает психоаналитический подход: с героем книги Малышом случилось примерно то же, что описано в появившемся одновременно рассказе Сэлинджера Uncle Wiggily in Connecticut, известном у нас под названием «Лапа-растяпа». Там одинокая очкастая девочка, дочка главной героини, выдумывает себе невидимых друзей — Микки Миккирино и Джимми Джимирино, делится с ними едой, укладывает их с собою спать, сама теснясь на краешке кровати, и вообще сочиняет им полноценные судьбы, как и положено одиноким детям.

Малыш, которого все в доме любят и никто не понимает, который даже с Кристером и Гуниллой не находит общего языка, не то чтобы галлюцинирует (хотя его фантазии необыкновенно реальны, почти осязаемы), но по-писательски фантазирует, сваливая на воображаемого Карлсона все свои проделки и приписывая ему свойства, какими он сам с удовольствием обладал бы, но пока слабо. Карлсон героически хамит домомучительнице и дяде Юлиусу, он обворожительно вульгарен, изобретателен, по-своему сексапилен, — в пользу его галлюциногенности, стопроцентной вымышленности говорит и тот факт, что он летает посредством пропеллера на спине.

Ученые давно подсчитали, что если бы у Карлсона в самом деле был такой пропеллер, сам Карлсон вращался бы в обратную сторону, что значительно осложняло его жизнь; известно также, что для поднятия увесистого Карлсона (еще и с Малышом) лопасти этого пропеллера должны быть примерно трехметровыми, либо скорость вращения должна приближаться даже не знаю к каким оборотам. В интернетах подробно расписано, что если бы в случае Карлсона была применена так называемая обратная стреловидность крыла, он мог бы летать при сравнительно малой мощности моторчика, но только попой вперед. Не спрашивайте меня про технические обоснования, я не конструктор, но даже мне понятно, что летание Карлсона есть чистейший вымысел романтического мальчика 1953 года, дитяти технического века.

Другому аутичному, замкнутому и начитанному ребенку, вечному одиночке, явился демон — летающее существо образца 1833 года. Симптоматично, однако, что и Демон, и Карлсон, и Лермонтов, и Печорин — существа одной породы: они демонически разрушают все, к чему прикасаются, и делают это не по своей злой воле, а потому, что не вписываются в социум.

Вспомним: Демон, дух изгнанья, чувствует себя бесконечно одиноким — как Карлсон, создатель картины «Очень одинокий петух». Демон приводит к гибели Тамариного жениха, а потом и самой Тамары, Карлсон магическим образом рушит все, к чему прикасается, будь то паровая машина или люстра. Демон в какой-то мере сродни лермонтовскому же ангелу — «Он душу младую в объятиях нес» (ср. эпизоды, в которых Карлсон носит на крышу Малыша), но отличается от ангела прежде всего брутальностью своих проказ: для Карлсона и Демона одинаково естественно разрушать, ибо их стихия — воздух, свобода, «хоры стройные светил». Апрельские островерхие крыши Стокгольма или пики Кавказа — все это равно способствует высокомерию, и Карлсон демонически презирает обыденных людей, домомучительниц, телеведущих, самое полицию. Все, кто играет по правилам, автоматически становятся жертвами гордых и одиноких деструкторов, не вписывающихся ни в один социум, ни в какую иерархию. Печорин, одна из инкарнаций Демона, горько сетует на то, что разрушил мирную жизнь честных контрабандистов, но ведь и Карлсон разрушает мирную жизнь Филле и Рулле, честных жуликов, которые не умеют летать и потому вынуждены проникать в чужие квартиры посредством балконов и лестниц. Карлсон близок к потустороннему миру: мамочка мумия, отец гном, любимая игра — в привидение… Карлсоновский полет с губной гармошкой, под демонические звуки песни «Плач малютки-привидения» — вполне байроническая затея. Что до карлсоновского сардонического юмора, даже их с Лермонтовым шуточки строятся по одной схеме. «Три грации считались в древнем мире. Родились вы все три, а не четыре!» «Дядя Юлиуш, тебе кто-нибудь говорил, что ты красивый, умный и в меру упитанный?» — «Никто», — отвечает польщенный старец. — «Тогда почему тебе в голову пришла такая нелепая мысль?»

Карлсон, как и Демон, — дерзкая и печальная галлюцинация одинокого ребенка, и так ли уж трудно представить себе врубелевские полотна «Карлсон летящий» и в особенности «Карлсон поверженный»? Другое дело, что демонизм ХХ века по сравнению с веком XIX изменился весьма радикально, и не в худшую сторону. Демонизм Лермонтова противопоставлен диктатуре посредственностей, среди которой вынужден был жить, писать и задыхаться титанический создатель «Демона». «Герой нашего времени» — приговор и герою, и прежде всего времени, в котором все значительное не может рассчитывать на адекватное применение своих сил, вытесняется либо в светские интриганы, либо в кавказские головорезы. Герои «Думы» таковы не потому, что таков их личный (а)моральный выбор, а потому, что другие не нужны, невозможны, обречены. Печорин демоничен потому, что Николаю I, отстроившему империю по своему образцу, необходимы герои типа Максима Максимыча, коего он и считает идеальным персонажем эпохи; истинный сын века — драгунский капитан, подличающий в компании Грушницкого и трусящий при первом столкновении с настоящей силой.

Иное дело Карлсон — тоже противопоставленный эпохе, но тут как раз само время демонично, еще свежа память о великих социальных и расовых эпохах: Сталин только что умер, в Штатах на ведьм охотятся, вовсю гремит холодная война, и с самой страшной горячей прошло всего восемь лет (Боссе и Бетан еще должны ее помнить!). Демонизм Карлсона в том, что он как раз отважно противостоит всем большинствам, всем правилам и стандартам: на дворе время героев, титанов, борцов, а ему все пустяки, дело житейское! Все озабочены происками друг друга, измучены взаимной подозрительностью, ловят спутников-шпионов, а в мире Карлсона одна абсолютная ценность: пятиэровая монетка. Ну, может, плюшка. Плюшки он ставит чрезвычайно высоко, и это естественно: еще совсем недавно сама Астрид Линдгрен, голодная машинистка, мать-одиночка, могла только мечтать о лишней тефтельке, плюшке, сардинке.

Десять лет назад от нас ушла величайшая писательница, главный мифотворец ХХ века. Почему-то никто этой даты не отметил. А как нам сегодня был бы кстати Карлсон с его упоительной манерой ни к какому величию не относиться слишком серьезно! Карлсон, который любому дяде Юлиусу, уже мнящему себя центром вселенной, умеет устроить сеанс низведения и курощения! Вы скажете, что это все не в тему и смешно. Хорошо, давайте в тему. Давайте откроем последние новости в сети и узнаем, что патриарх Кирилл верит в победу Путина. Так сказать, in Putin we trust.

Вот что смешно. Так что давайте уж лучше про Карлсона.