Причины немотивированной агрессии — в социальном неблагополучии нашего общества.

Незабываемый кадр из фильма «Окно в Париж»: идущий по ночной питерской улице человек вдруг ни с того ни с сего набрасывается на телефонную будку. В ярости валит ее, молотит ногами, разбивает вдребезги и… спокойно удаляется. Идущий за ним по улице гость-парижанин — в шоке: зачем?!! Нормальному уму этого, кажется, не понять. Между тем по аналогичному механизму совершается множество неочевидных, или, как говорят в науке, немотивированных, преступлений. Об этом явлении, которое для общества может иметь далекоидущие последствия, обозреватель нашей газеты говорит с известным российским криминологом, доктором юридических наук, профессором Яковом ГИЛИНСКИМ.

— Человека, который грабит банк, я понимаю — он рискует ради денег. Но понять того, кто, скажем, ломает качели на детской площадке или крушит почтовые ящики в парадном, я не могу абсолютно. Вам, Яков Ильич, не кажется, что это какое-то помутнение рассудка?

— Прежде всего хочу, чтобы вы поняли: немотивированных поступков не бывает. Причина есть всегда. Другое дело, что она не всегда понятна окружающим. Как утверждают ученые, человек в своем поведении удовлетворяет одну из трех видов потребностей: витальные (в пище, жилье, тепле), социальные (в престиже, статусе, самоутверждении) и духовные (внутреннее самосовершенствование, творчество, поиск смысла жизни). Как вы понимаете, из-за куска хлеба и крыши над головой сегодня на преступление, как правило, не идут — люди все-таки от голода не умирают и в подавляющем большинстве хоть какое-то жилье имеют. Потребности духовные явно не несут криминогенной угрозы. Основной мотив всех преступлений — удовлетворение потребностей социальных. Для людей молодых это главным образом необходимость самоутверждаться.

Как сформулировал американский ученый Веблен, часть людей самоутверждаются через «инстинкт мастерства» — те же, скажем, школьные отличники. Школьник, который не может стать отличником, самоутверждается при помощи спорта, самодеятельности и прочего. А тот, кто на это не способен, — посредством кулака.

Во взрослой жизни абсолютно то же самое. Только там другие критерии успеха. Деньги, связи, влияние на людей. Жители Москвы и Петербурга имеют какие-то шансы для самореализации, но миллионы молодых людей из глубинки сегодня практически лишены всяких перспектив! В зарубежной литературе такие люди именуются «исключенными» (в отличие от «включенных» в активную экономическую, социальную, политическую жизнь). А у нас недавно для характеристики «безнадежных» населенных пунктов журналисты стали употреблять термин «гетто»…

Во времена хрущевской оттепели и первые годы горбачевской перестройки в стране резко снизились преступность и количество самоубийств, потому что у людей появилась надежда! Сегодня ее нет. Как заявил в конце прошлого года наш премьер, за чертой бедности у нас живут 12,5% населения. Но я и мои коллеги полагаем, что эта доля в несколько раз больше.

В обществе накопился гигантский потенциал недовольства. Неудивительно, что мы вышли на первое место в мире по числу самоубийств на 100 тысяч населения. Эту информацию сообщили на недавней криминологической конференции в Таллине. К сожалению, у нас теперь статистика самоубийств засекречена. Но, по имеющимся данным, мы обогнали даже нашего традиционного «соперника» — Литву. Впереди планеты всей мы и по уровню потребления алкоголя — 18 литров в год на душу населения, тогда как, по оценкам ВОЗ, деградация нации начинается с 8. Естественно, преступность у нас растет, в том числе якобы немотивированная. Объектом ее может стать все что угодно. Люди разрушают надгробия на кладбищах, крушат статуи в Летнем саду, топчут цветочные клумбы. И зачем они это делают, непонятно никому, даже им самим!

— Все эти поступки у нас традиционно называются хулиганскими. И жили мы лучше или хуже, но хулиганы были всегда…

— Характерно, что в российском дореволюционном уголовном праве термина «хулиганство» не было. Но после революции ввиду захлестнувшего страну разгула преступности его пришлось ввести. Статья 74 Уголовного кодекса 1926 года характеризовала это явление как «бесцельные, сопряженные с явным неуважением к обществу действия, в частности, буйство и бесчинство» и предусматривала максимальный срок лишения свободы до одного года, а при отягчающих обстоятельствах — до 5 лет.

Сменившая ее статья 206 УК РСФСР 1961 года хулиганство квалифицировала как «умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу». За «простое» хулиганство предусматривался срок до года лишения свободы, за злостное — до 5, а с применением оружия — до 7 лет. Время от времени объявлялись кампании типа «Пусть земля горит под ногами хулиганов!». Тогда резко росло число уголовных дел по хулиганству. Но кампания заканчивалась, и все возвращалось к прежнему уровню.

В ныне действующем кодексе 1996 года статью 213 о хулиганстве избавили от лишней «лирики» — из нее ушли понятия «злостное хулиганство», «исключительный цинизм» и «особая дерзость». А в 2003-м ее значительно сократили. В ней остались действия с применением оружия, «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной ненависти или вражды» и совершенные организованной группой либо связанные с сопротивлением представителю власти. Максимальный срок наказания сохранился в размере 7 лет. «Простое» хулиганство отнесли к административным правонарушениям.

— Вам не кажется, что таким образом оказалась сниженной общественная опасность данного деяния?

— Я не вижу в этом ничего страшного. Наш Уголовный кодекс и без того чрезвычайно жестокий. Его гуманизация, в данном случае выражающаяся в том, что к преступным деяниям отнесены только «квалифицированные» виды хулиганства, мне кажется правильной. Понятия же «злостное хулиганство», «исключительный цинизм» и «особая дерзость» носили оценочный характер, допускали произвол и создавали почву для коррупции.

— Статья о хулиганстве, которая давала едва ли не основной «вклад» в статистику преступности, из «народной» превратилась в «элитную»!

— По сути, это так. До 2003 года количество зарегистрированных уголовно наказуемых случаев хулиганства колебалось от 114 до 135 тысяч в год. После 2003-го — от 13 до 30 тысяч.

— А сколько из них дошло до суда и сколько там окончилось обвинительным приговором?! Для огромной страны это слезы. Вот так у нас «победили» хулиганство! Человек, избивший учительницу на глазах учеников, вообще не считается хулиганом! Его судили по «смешным» статьям — «угроза убийством» и «причинение легкого вреда здоровью»! А в суде последнюю и вовсе не засчитали. Кости целы — значит не за что судить. Унижение потерпевшей, шок, который испытали дети, — все это оказывается ненаказуемым!

— Любой закон носит усредненный характер и не может учесть все многообразие частных случаев. Коллизия «закон и справедливость» вечна. Полностью исключить ситуации, когда законное действие не выглядит справедливым, нельзя. Законодатель задает общее направление, формирует тенденцию общественного развития. В данном случае, повторяю, считаю законодательный процесс идущим в правильном направлении. Человек, избивший учительницу, по всем человеческим понятиям, естественно, заслуживает сурового наказания. Но ради него менять закон никто не будет.

— Не получается ли так, что наши законодатели пишут законы для какой-то другой страны, существующей лишь в их воображении?

— Могу согласиться, что принимаемые законы иногда несколько опережают реальную жизнь. В то же время они слегка подтягивают ее к идеалу. Пока, к сожалению, мы очень далеки от общества равных возможностей, которое создает условия для максимальной самореализации человека и тем самым сужает социальную базу преступности. Более того, до сих пор мы от него постоянно удаляемся. Децильный коэффициент — соотношение доходов 10% самых богатых и самых бедных людей — в 1991-м году был 4,5, в 1999-м — 15, сейчас, по официальным данным, 18, а по экспертным оценкам, от 20 до 25. А в Москве — от 40 до 60. Между тем порогом, достаточным для социального взрыва, считается 10. Какую стратегию должен в этой ситуации выбирать законодатель? Закручивание гаек? Думаю, что, двигаясь таким путем, опасность можно только усугубить.

— Но ведь и с гуманизмом можно тоже доиграться! На наших глазах то и дело возникают ситуации, когда некие силы канализируют энергию общественного недовольства и направляют ее в нужное им русло. Скажем, на борьбу с инородцами.

— Будем откровенны — такой силой в течение многих столетий у нас была сама государственная власть. «Образ врага» в разные эпохи был разный. В царской России — «жиды» и «социалисты», в СССР — нэпманы, кулаки, «враги народа», «убийцы в белых халатах» и прочие, сегодня — «черные». Ксенофобия, официально осуждаемая, на самом деле искусно подогревается, потому что позволяет переключить энергию протеста с «опасных» объектов на некие фантомы. Не в силах ликвидировать острые социальные проблемы, власть «переводит стрелки», возлагая вину за свою беспомощность на кого-то другого. Но иногда у нее кто-то перехватывает инициативу, и тогда происходят «цветные» революции. Чтобы их избежать, власть ведет с народом сложную игру, постоянно манипулируя протестными настроениями, перемежая кнут с пряником. Количество пряников, разумеется, возрастает в предвыборный период.

— Удается ли соблюсти необходимый баланс, как вы считаете?

— Удавалось до лета 2010 года, когда нацистские организации — а их в России, по данным МВД, свыше 150 — заявили, что они идут во власть и начинают «бить ментов». Потом был опубликован их партийный документ — «Стратегия-2020», где говорилось о том, что они планируют к 2020 году захватить власть в стране. Разумеется, сами эти организации малочисленны. Но ими руководят неглупые люди. Они понимают, что могут рассчитывать на поддержку довольно значительного общественного слоя, сыграв при этом роль «детонатора», инициирующего взрыв. «Наверху» это тоже поняли, и вот тогда там началось некоторое беспокойство. Раздались призывы объявить войну экстремизму.

— Ваш прогноз?

— Надеюсь, что бунта «бессмысленного и беспощадного» мы все же избежим. Но если власть не перейдет от пустых деклараций к реальному преобразованию «государства олигархов» в государство социальное, то ее (а заодно и нас!) ждут большие неприятности. Протестный потенциал может быть использован силами, заинтересованными в дестабилизации обстановки в стране. И тогда импульс «снизу» может серьезно поколебать наш политический олимп.