С.КОРЗУН: Всем добрый вечер, я – Сергей Корзун, ведущий этой постоянной еженедельной программы. Сегодня на этот разговор я пригласил Геннадия Гудкова, добрый вечер.

Г.ГУДКОВ: И с наступившим новым годом.

С.КОРЗУН: На вашем сайте обозначено, что вы еще депутат Госдумы — сайт «Гудков.Ру» — ваш сайт?

Г.ГУДКОВ: Наверное. Я у себя в «Твиттере» убрал, чтобы никого не смущать, особенно из «Молодой гвардии» и прочей такой гвардии, воспитанной непонятно, на каких идеалах. Конечно, депутат Госдумы. Разве можно соглашаться?

С.КОРЗУН: Бывших разведчиков не бывает?

Г.ГУДКОВ: Да нет. На самом деле это позорнейшее неконституционное решение ГД, которая, по большому счету, запустила механизм ее окончательного самоуничтожения. Посмотрите, все кончится разгоном, роспуском думы.

С.КОРЗУН: События, которые произошли в 2012 г. широко освещались, о них много говорили, конечно, мы их тоже упомянем, но не в первую очередь. Сегодня хотелось бы поговорить, в первую очередь, о жизни, о судьбе, потому что у вас довольно богатая биография. Мы с вами практически ровесники — 56 года.

Г.ГУДКОВ: Страшно подумать — родился в начале второй половины 20 столетия прошлого века.

С.КОРЗУН: Еще успели пожить и проработать при советской власти, как, собственно, и мы, что это за пединститут, который нигде не обозначен?

Г.ГУДКОВ: Это наш, Коломенский пединститут, кстати, он неплохой. Наверное, лучший в Московской области вуз. Там был очень хороший факультет иностранных языков, например, фонетику у меня вела моя любимая преподавательница, которая была уроженкой города Филадельфии, и для нее английский был родной. А получилось так – вообще-то я стремился в спецслужбы с 5 класса, с 12 лет. Письма писал Андропову, и так далее, и все время хотел стать разведчиком, наверное, книжки действовали, не знаю, — романы.

С.КОРЗУН: Не от родителей?

Г.ГУДКОВ: Нет. Кстати, у меня родители были против категорически. Бабушка так вообще говорила: как ты можешь идти работать в органы, которые лишили жизни твоего деда родного. Наша семья вообще пострадала от репрессий сталинских. Я говорил: бабушка, другое время, другие люди, мы идем не для того, чтобы карать, а для того, чтобы защищать страну. Я вообще хочу работать чисто в разведке – еще не знал, что есть контрразведка. И потом так получилось, что я был отобран среди лучших учеников города Коломны на поступление в военный институт иностранных языков, — это такой хороший вуз, который раньше готовил, по большому счету, кадры для Главного Разведуправления. А когда поступал – тоже тогда уже начинался блат, конкурс, — вроде неплохо знал язык, но поставили тройку, не хватило баллов. Говорят: приезжай на следующий год, английский подучишь, остальные у тебя оценки все хорошо. Ну, я пошел на иняз. Поступил, проучился 1-й курс. А военкомат, в который я подал документы повторно, куда-то их отправил совершенно не в тот вуз. Ну и так получилось, что я никуда больше не поступал, окончил родной для меня Коломенский пединститут, который до сих пор люблю, закончил факультет иностранных языков. Потом, после службы в армии, вернулся в Коломну, поработал в комсомоле, а там меня приметили мои коллеги по спецслужбам, пригласили на работу. И в 1987 г. практически чуть было не сбылась моя мечта – я был отобран во внешнюю разведку, закончил нынешнюю Академию внешней разведки, но, к сожалению, это был уже 1988-1989 гг., уже СССР доживал последние даже не годы, а месяцы. И уже начали тогда разваливать всерьез спецслужбы, поэтому я в разведку, к сожалению, не попал, и мой диплом шпиона, — извините, разведчика, — я так им и не воспользовался.

С.КОРЗУН: Тем не менее, 12 лет в органах КГБ?

Г.ГУДКОВ: Да. Последнее мое место работы – я работал в самом главном Первом отделе Второй службы Московского правления – это чистая контрразведка, которая работала по НАТО. Я, в частности, работал в отделении, которое занималось немецкоговорящими странами и спецслужбами из этих стран. Ну а заканчивал я службу не только будучи оперативным сотрудником, — я достаточно хорошо и комфортно себя чувствовал, но я еще был секретарем парторганизации Московской контрразведки. Так что я раздавал своим коллегам по партии карточки учетные, партбилеты, ставил там памятные штампики, кто просил. Так что я застал все эти события сам, и нас тогда немногое удержало от гражданской войны. А удержала однородность общества. Это моя личная теория, никому е нее навязываю, но просто тогда Советский Союз от большой гражданской войны спасла только однородность общества. Не было ни белых, ни красных, ни богатых, ни бедных, ни нищих, ни мусульман, ни иудеев, ни православных, — никого не было. Было однородное советское общество, и что-то там наверху они делили, многие даже не понимали, чего. Поэтому гражданской войны большой тогда не было. А малые гражданские состоялись.

Кстати, будучи сотрудником КГБ, я неоднократно писал всякие челобитные в центр, говорил о том, что назревают важнейшие политические события, способные сотрясать всю страну, потрясти общественные устои, но мне говорили — знаешь что, это не наше дело, это дело парторгов.

С.КОРЗУН: Чем занимались конкретно? Мы помним, как вас обвинял один из священников.

Г.ГУДКОВ: Да это какой-то сумасшедший, которого нашли всякие типа «молодогвардейцы» — он отказался разговаривать по телефону.

С.КОРЗУН: А вы с кем общались по роду деятельности, с кем тогда работали в Коломне – документами, или с людьми?

Г.ГУДКОВ: Нет, я агентурист, занимался вербовочной работой, занимался разработками – то, что составляет основу любой спецслужбы. И именно по этим качествам я был отобран в разведку — что я способен был к этому.

С.КОРЗУН: Ну, например, много народа завербовали на службу в разведку? У меня просто был контакт с другой стороны – я учился в инязе, меня вызывали в КГБ по поводу писем из-за рубежа, но вербовка тогда не состоялась. Видимо, не такой опытный агентурист был.

Г.ГУДКОВ: Да нет, наверное, люди разные. Опер оперу рознь. Я со многими агентами своими до сих пор поддерживаю хорошие отношения, мне многие пишут, поздравляют. Кстати говоря, поддерживают в этой ситуации, которая произошла со мной в сентябре. И я не помню ни одного человека, который бы сотрудничал со мной недобровольно, неохотно, — у меня таких не было.

С.КОРЗУН: А что люди сообщали, о политических настроениях в стране?

Г.ГУДКОВ: Я не был никогда формалистом. Во-первых, я не понимал идейно-вредные, идейно-ущербные списки литературы. Я все время понимал так: хорошая книга, или плохая. У меня лежало на столе много разных произведений, начиная от «Архипелага ГУЛАГа», кончая почему-то попавшими роман про лепрозории братьев Лемм, и я с удовольствием эти книги читал. Ну, Солженицына тяжело — он пишет все-таки как бывший историк, публицист, нежели художественный писатель. Но все равно читал, потому что это важно с исторической точки зрения. Не был никогда формалистом, никогда вот этой ерундой партийной не занимался.

С.КОРЗУН: Все-таки, в чем была ваша задача? Узнать настроения людей, или просто завербовать? О чем они говорили? О своих сослуживцах, знакомых?

Г.ГУДКОВ: Нет, у меня были конкретные дела, конкретные сигналы, которые я и разрабатывал, и звучал. Я не думаю, что кто-то на меня сейчас – ну, можно же было давно написать заявление, — если люди были бы чем-то недовольны, обижены, нашлись бы люди, которые бы сказали. Обратите внимание – прошло уже 20 лет как я не работаю в органах, нет ни одного заявления, ни одного человека, который бы сказал: Гудков такой-сякой, негодяй и мерзавец, который меня подставил или что-то такое сделал. За это время можно было это уже сто раз сделать. А этого сумасшедшего, которого нашли во Франции – я готов даже во Францию съездить, — вот давайте вашего корреспондента, я поеду во Францию, мы найдем этого человека и я посмотрю ему в глаза. Это просто какой-то сумасшедший. Хотя он не сумасшедший, скорее всего, это человек, которому дали возможность уехать – видимо, у него был оперативный контакт, ну и долги могли сейчас спросить с него. Тоже такой вариант не исключается. Либо чокнутый, либо специально обученный.

С.КОРЗУН: Насколько глубоко тогда КГБ проникало в советское общество?

Г.ГУДКОВ: Очень глубоко. Везде.

С.КОРЗУН: Много ли людей — в процентах сравнительных, — отказывались от вербовки и на кого вы обращали в первую очередь внимание?

Г.ГУДКОВ: Во-первых, не всем предлагали, что вербовать людей, которые не имеют никакой информации, которые бесполезны с точки зрения вербовки? Предлагали тем, кто владел какой-то информацией, кто имел какой-то авторитет, какую-то перспективу. Еще нужно было заслужить, чтобы к тебе подошли с вербовочным походом. Я говорю о нормальных операх.

Была очень небольшая, но она всегда остается, в любой стране, в любой спецслужбе, категория людей типа инициативников, которые не могут без этого жить. Это такая очень опасная категория, но результативная. У нас была одна женщина, которая чудеса творила, будучи обычным в жизни сотрудником обычной государственной организации. Не могла она реализоваться, она была как бы внутренне артистка, — из нее вышла великолепный агент, но очень опасный. Потому что сотрудника, который с ней работал, она его так подставила, что там мама не горюй, — не дай бог. Есть такая категория, но она небольшая, процентов 5-7 агентов. Помните, у Штирлица был агент, который не мог не стучать, не мог не разрабатывать, не мог не выслеживать, в нем это было заложено. Таких немного. Но в основном это обычные люди. Я всегда вербовал исключительно на личном контакте, на патриотической основе. Никогда ни на каких компроматах. Компромат вообще считается опасной основой — запрещено вербовать агентуру, особенно в разведке, на компромате – потому что все это потом оборачивается серьезнейшими провалами. Завербовать можно на компромате, нельзя сохранять эту основу вербовки.

С.КОРЗУН: Наверное, все-таки на каких-то изъянах ловили – что-то человек сделал противозаконное.

Г.ГУДКОВ: Не знаю, это не про меня. Думаю, что за 12 лет у меня такого случая ни разу не было, чтобы я еще кого-то на чем-то ловил, чтобы со мной работали. Люди сами хотели со мной работать.

С.КОРЗУН: А деньги платили осведомителям?

Г.ГУДКОВ: Практически нет. Очень мизерные деньги платили тогда по явочным квартирам, но такие деньги, что они больше символический характер носили.

С.КОРЗУН: Что такое — «по явочным квартирам»?

Г.ГУДКОВ: Ну, уже все перебежчики все давно это описали – это обычная методика работы спецслужб в любой стране, когда создается возможность для встречи с оперативными источниками по реальному адресу, где живут люди, семья. Это называется явочная, конспиративная – где никто не живет, легенда, и там сотрудники или спецслужбы используют это. Разница существенная, но цель одна у этих квартир. У меня таких проблем не было. Может быть, у кого-то какие-то проблемы есть с вербовками, у меня проблем с вербовками, с составлением оперативного контакта не было. Люди считали за честь со мной работать, буду я еще кого-то ловить или уговаривать, — да ну, что вы.

С.КОРЗУН: Вы были горды своей профессией?

Г.ГУДКОВ: Эту профессию я использовал не только по прямому назначению. Я очень много пытался влезать в компетенцию партийных органов. Потому что тогда уже СССР загнивал, в 80-е годы, конец 70-х. И я пытался многие язвы – собственно, когда я пришел туда, в том числе, из-за этого, пытался многие язвы выкорчевать самостоятельно: коррупция, различные поборы, унижение людей. Вспоминаю, — у меня были в райотделе, в городе частично там была линия учебных заведений – сколько мы повыгоняли всех этих развратных преподавателей, сколько повыгоняли людей, которые взятки брали, которые унижали просто людей. И меня все время за это ругало начальство — что ты лезешь не в свою компетенцию?

Помню последний яркий эпизод, когда объявили борьбу за трезвость, — у нас же все шарахаемся из одной крайности в другую. И одного человека, руководителя, просто банально подставили, чтобы занять его место. Вызвали в гараж, налили там чего-то и тут же вызвали какой-то партийный или комсомольский патруль, и все это зафиксировали. И я помню, как за него бился. Потому что очень хороший мужик был, он и сейчас работает, великолепный профессионал. Кончилось тем, что меня вызвали на парткомиссию – тогда это было круто, — и председатель парткомиссии сказал: я тебя, засранца такого-сякого, партбилета лишу, ты вообще бимбером вылетишь из органов, отовсюду. Я говорю: ну, попробуйте, посмотрим, кто кого лишит. И вот я был единственным, кто бился за этого руководителя. Не удалось мне тогда его отстоять, но его, по крайней мере, совсем не убрали, он через пару лет восстановил свой статус. А так великолепный профессионал. Просто такие были совершенно иногда нетипичные для спецслужб комбинации, в которых приходилось использовать, в том числе, и оперативные методы.

С.КОРЗУН: Вы лейтенантом начали?

Г.ГУДКОВ: Я начал младшим опером. После зав.отделом Горкома комсомола – у меня был отдельный кабинет в административном здании города, приличный кабинет. Я пришел младшим оперуполномоченным, лейтенантом в Коломенский горотдел.

С.КОРЗУН: А чтобы получить две звездочки лейтенанта, учились? В школе КГБ?

Г.ГУДКОВ: Ну да, была школа 5-месячная в Кисельном переулке. У нас была очень хорошая компания, был очень хороший курс, мы ходили в гражданке, у нас была достаточная вольница, мы очень много читали в этот момент, занимались спортом, смотрели всякие тогда запрещенные в России видеофильмы, которых тогда еще не было.

С.КОРЗУН: Пользовались служебным положением?

Г.ГУДКОВ: Не то слово, как пользовались. Поэтому такой 5-месячный курс, очень хороший. Много там было и формалистики, но много было очень полезного, что и по жизни пригодилось и пригождается сей1час.

С.КОРЗУН: От лейтенанта до полковника за 12 лет?

Г.ГУДКОВ: Нет, не буду надувать щеки. Я прошел путь от лейтенанта до майора, до подполковника чуть-чуть не дождался – мне нужно было послужить еще некоторое время, тогда бы дали подполковника. Я как раз ушел майором, и совершенно этого не стесняюсь. Я ушел в 35 лет, 36 лет мне исполнилось чуть позже. И ушел осознанно, потому что считал, что раз органы разрушили, раз систему учетов разрушили, раз механизм взаимодействия служб разрушили – ну, что имитировать деятельность бурную и кипучую? Пришел по идее, по идейным соображениям и ушел.

С.КОРЗУН: Это был какой год?

Г.ГУДКОВ: Это был 1992 год. Ушел исключительно по идейным соображениям, так же, как по идейным соображениям приходил – родину защищать.

С.КОРЗУН: Подождите, у вас везде числится, что вы полковник КГБ.

Г.ГУДКОВ: Да, запаса. Потом из уважения. Так как мы создали компанию, в которой работали, не побоюсь этого слова, наверное, сотни сотрудников спецслужб и правоохранительных органов – сотни. И из уважения к тому, что мы создали столько рабочих мест для ветеранов, как-то по запасу мне дали подполковника, а потом даже полковника.

С.КОРЗУН: Вы уходите в 1992 г. из органов, пишите заявление. Из партии тоже вышли в тот момент?

Г.ГУДКОВ: А партия в 1991 г. самораспустилась.

С.КОРЗУН: То есть, никаких публичных жестов не делали, не сжигали партбилет?

Г.ГУДКОВ: Не делал. Я предупреждал много раз, будучи секретарем парторганизации, и не будучи секретарем парторганизации, что мы идем не тем путем. Даже в конце 80-х приезжал сюда, на Цветной бульвар, где проводили встречу сотрудников ЦК с молодыми коммунистами, я тогда еще был молодой, горячий, и я все их убеждал, что ситуация такая, что мы можем потерять СССР, меня хлопали по плечу, говорили: молодец, неравнодушный, хорошо, что приехал, езжай, Гена, работай, все будет хорошо, у нас огромный политический опыт, мы знаем, как ситуацию поправить – все будет нормально, — спасибо, что такие ребята есть в партии. Как-то по-доброму они ко мне относились.

С.КОРЗУН: КГБ и партия – как они соотносились, было ли это одно и то же, сливались ли они, и кто был сильнее?

Г.ГУДКОВ: Ну, партия была сильнее, она доминировала везде, она была всепроникающая. Но спецслужбы сохранили некоторую автономность — до известного предела. Помню, когда мы одно дело реализовывали, мы вышли на самый верх, на Политбюро, и вдруг звонок из управления, сказали — сейчас едет комиссия ЦК КПК, кто будет с ней встречаться, положит ксиву на стол и партбилет. И вот мы тогда встречались на конспиративной, на явочной квартире с комиссией ЦК нашей КПСС.

С.КОРЗУН: Смешно.

Г.ГУДКОВ: Смешно. Члены одной партии встречаются по служебной надобности на конспиративной основе для того, чтобы объяснить ситуацию и передать материалы. Поэтому конечно, партия, была сильнее, но у КГБ была некая автономия и некая свобода, — не очень охотно пытались внутрь в наши дела влезать партийные бонзы. Единственная беда какая была – партнабор. Кто служил в те годы, понимает, о чем я говорю – это был партнабор, когда партия направляла своих членов, причем, не всегда самых лучших. Это были какие-то руководители, которые по тем или иным причинам утратили карьерные перспективы, их направляли в органы. Из некоторых получались приличные сотрудники, очень даже неплохие. Но значительная часть так и не интегрировалась в систему, они оставались в ней чужими, но получали в ней командные высоты и это было не очень хорошо. И деградация кадров в спецслужбах наверное как раз началась где-то в конце 70-х –начале 80-х гг. Очень серьезное снижение качества, я бы даже сказал, деградация кадровая. А уж особенно после 80-какого-то просто по наклонной все поехало. И этот партнабор был не всегда далеко самым лучшим контингентом, который партия делегировала в КГБ СССР. Много среди них было, кстати говоря, переходов и предательств – особенно в службе внешней разведки. Там ведь многие люди работали не из-за азарта, из желания что-то сделать, не из призвания. Некоторые работали просто потому, что там платили две зарплаты. Одну в валюте, а другую так. Ну и что там? — не напрягаясь, особо ничего не делая на каких-то подсобных операциях, — кто-то вербует, кто-то проводит операции по связи, агентуристы профессиональные, а кто-то там где-то чего-то на контрнаблюдение посмотреть, где-то там чего-то провериться, где-то там на точке засечь маршруты, например, разведчика. Ну, такие – там же огромное количество подсобных операций по связи или даже по вербовке. Поэтому многие вот так вот занимались непыльной работой, но за двойную зарплату.

С.КОРЗУН: Приход Горбачева как восприняли?

Г.ГУДКОВ: Да мы Горбачева знали раньше. Дело в том, что он еще, будучи вторым секретарем, — до этого не помню, кем, просто членом Политбюро, он приезжал в Коломну, как раз был там арбитром в одном конфликте. Не очень он произвел тогда на нас серьезное впечатление, солидное, на работников. Нам тогда по 30 было с небольшим. Не очень произвел впечатление. Ну да, вроде бы он говорит поживее, чем наши застывшие бонзы, но какое-то впечатление яркой и сильной личности он тогда не произвел. Думаю, что Горбачев в 75-80 лет сильнее, чем тот Горбачев, который был в 50 с чем-то лет. Потом уже, здесь, в Москве, я с Горбачевым познакомился лично, уже много лет спустя. И думаю, что он сейчас как личность глубже и сильнее, чем был тогда. А тогда ему не хватало понимания процессов, — да много чего не хватало.

С.КОРЗУН: С его приходом развал органов продолжился, ослаб?

Г.ГУДКОВ: Дело в том, что 80-е годы это была цепь серьезнейших предательств. Ведь у нас до сих пор, по-моему, очень мало об этом говорят. Были такие сдачи всех и вся, от которых Америка давно бы вздрогнула, поставила бы там всех к стенке, или на электирческий стул посадила.

Например, я пришел в Академию внешней разведки, а буквально года назад до нас, совершенно по идейным соображениям, абсолютно осознано, перешел на сторону американцев, работал на американскую разведку бывший секретарь парторганизации Академии внешней разведки, — представляете, что это такое? – у него на учете стояли все кадры. И потом он работал, по-моему, начальником главного управления кадров внешней разведки. То есть, он сдал всю разведку. Причем, сделал это абсолютно на идейной основе. Ему вручили высшую американскую награду, получили на счет тогда бешеные совершенно деньги — 6,5 миллионов долларов, — можете представить, для 80-х годов насколько это значимая цифра. Предложили ему несколько раз покинуть, уехать, но он отказался. И его быстро и по-тихому расстреляли. Вот таких провалов было достаточно много спецслужбах, и это нарастало. Потому что система давала сбои. Вот этот кризис пошел, и по-разному реагировали в кризис представители некоей элиты, партийной и непартийной. У нас сейчас примерно такая же ситуация. И начали сдавать, начали переходить на сторону. И это стало уже достаточно частым явлением – вспомните Гордиевского, который сдал всю президентуру Великобритании. Да много было всяких актов предательства, как мы говорили, перехода на сторону врага или оппонентов, — не знаю уже, как сегодня можно говорить.

При Горбачеве просто этот процесс продолжился, он обрел как бы динамику особую. Да, Михаил Сергеевич не очень понимал спецслужбы, поэтому начал многие основы спецслужбы рушить. Это началось где-то году в 1986.

С.КОРЗУН: Делаем перерыв и вернемся в студию через пару минут. НОВОСТИ

С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Напомню – гость моей сегодняшней программы Геннадий Гудков. Геннадий Владимирович, мы остановились на 1992 г. — вы уходите делать бизнес, совершенно целенаправленно – снимая погоны, но не расставаясь окончательно со своим прошлым.

Г.ГУДКОВ: А что мне с ним расставаться? Мне за него не стыдно.

С.КОРЗУН: Своих коллег по предыдущему цеху вы с собой взяли. Наверное, это было одно из условий? Но бизнес — охранный, сразу скажем.

Г.ГУДКОВ: Он не был охранным бизнесом. Мы решили создать компанию, в которой бы сочетались все виды безопасности, некий мини-КГБ, но без каких-то оперативно-розыскных функций, но компания, которая бы охватывала весь спектр услуг безопасности. Просто задачи создать охранное предприятие не было и не стояло никогда передо мной.

С.КОРЗУН: Вы уходили делать государственное дело, или все-таки бизнес, — для себя как вы это решили?

Г.ГУДКОВ: Нет, это уже был бизнес. Но бизнес начался довольно неожиданно.

С.КОРЗУН: Чтобы обеспечить себя, свою семью, родственников, знакомых?

Г.ГУДКОВ: Просто мне стало скучно и неинтересно в КГБ. Я понял, что систему валят, что работы там серьезной не будет, что она будет непонятно, для чего существовать, к сожалению, так оно и получилось. И я понял, что я там совершенно не нужен. А один из моих, как принято сейчас говорить, агентов, или источников, был руководителем крупного холдинга. И когда я узнал, что они там проворонили какую-то большую сумму — 5 или 10 миллионов рублей, а тогда рубли были совершенно другие, и у них нет никого, кто бы занимался безопасностью, я говорю — как же так? Они мне: а может вы придете и организуете, у нас никого нет. Пока мы начали организовывать, этот концерн развалился. Такое тоже бывало в 90-е годы.

С.КОРЗУН: Так что единственный заказ ушел?

Г.ГУДКОВ: Серьезный был концерн, очень большой, но они потом там перегрызлись между собой, развалили бизнес. Но так как я все равно уже решил уйти, говорю – ну что, раз не получается с кем-то работать, будем работать сами. И мы начинали с абсолютного нуля, занимали деньги на то, чтобы изготовить печать, чтобы заплатить государственные пошлины. Не было вообще никаких денег.

С.КОРЗУН: В то время лицензию надо было получать?

Г.ГУДКОВ: В 1992 г. – нет. Она появилась позже, потому что закон был принят в 1991 г., инее было механизма, как реализовать. Никто не знал, какие лицензии должны быть, кто их будет выдавать, на какое время они будут действовать, что под эти лицензии нужно предоставлять, то есть, разрабатывалась нормативная база, она появилась где-то в году 1993. Примерно так. Тогда уже действительно стали формироваться охранные, детективные предприятия.

А у нас был холдинг, который охватывал абсолютно все аспекты, начиная с детективной работы, информационной, техническая безопасность. А с учетом того, что 90-е годы – чего там греха таить, была у нас и своя неофициальная группа наружного наблюдения, были у нас свои технари, которые обеспечивали соответствующие мероприятия. Я могу гордиться тем, что за 20 лет работы компании, которая была лучшей компанией в России в сфере безопасности, не погиб и не пострадал, не был ранен, контужен, ни один человек. Я считаю, что это моя заслуга. И потом уже в той команде, которую я оставил после себя, ни один человек в бизнесе, по безопасности, — ни в «лихие» 90-е, ни в какие, не пострадал.

С.КОРЗУН: Боевое оружие было у сотрудников с самого начала?

Г.ГУДКОВ: Ну а как же? Служебное боевое оружие. С 1993 года.

С.КОРЗУН: Можно себе представить, чтобы в то время, без согласования с государственными инстанциями, без выполнения госзаказов, вот такое охранное предприятие могло существовать?

Г.ГУДКОВ: Никогда не работал с государством, практически никогда. Единственный был эпизод в жизни компании, которую уничтожила сейчас власть, это доставка гуманитарных грузов в 1993-1994 г. по России. Нужно было обеспечить транспортировку, доставку, обеспечить выгрузку. И я помню, что на комиссии государственной, на которой потом отчитывались все, был большой скандал – что на тех кораблях, 6 сухогрузов, мы отвечали за них, образовался перевес. И они не знали, что с этим делать. Норматив на усушку-утруску – пожалуйста, спасать можно. А если лишние 5-10 тонн мяса, — что с ним делать? И это была большая проблема. Причем, приличный у нас был плюс над заявленным грузом, — не дали разворовать. Пожалуй, это был единственный заказ, когда мы работали с государством, серьезный. Остальное – нет.

Я вообще считал, что государство самый неэффективный собственник, самый вороватый, самый жуликоватый, самый ненадежный и самый непостоянный. И компания никогда практически не работала с государством – почти нигде. Да, коммерческие заказчики были, в основном могу сказать, что у нас был лучший лист клиентов в России, в «Аскор» — теперь уже можно говорить нет компании, уничтожила власть ее, мстя Гудкову, оппозиционеру. И это были крупнейшие международные компании, которые просто так кому-то свою безопасность не доверяют. Лучшие, самые крупные, самые известные, топ-лэвел, мировые международные компании.

С.КОРЗУН: А почему вам доверяли? Сотрудники были такие? И откуда начальный капитал?

Г.ГУДКОВ: Никакого начального капитала не было.

С.КОРЗУН: А что за крыша?

Г.ГУДКОВ: Крыши не было. Крышей был закон. Когда я собрал команду, сказал — кстати, было очень много предложений: Геннадий, давай украдем 10 тысяч тонн нефти и сделаем то-то. Или давай это украдем, или это приватизируем, давай здесь рейдерский захват. Были предложения, при которых я бы моментально становился миллионером долларовым. Мы всегда от этого отказывались. Всегда отказывались от того, чтобы мимикрировать под какие-то криминальные группировки, работая на рынке. Всегда формой наших сотрудников был галстук, белая рубашка, деловой костюм и никакой блатной лексики. Вот этим мы убивали напрочь все эти группировки. Потому что тогда была мода говорить «по фене», рвать на себе рубашки, откуда цепь золотая в палец толщиной проглядывала, еще что-то делать

Мы всегда говорили на нашем языке, всегда навязывали наши условия, была моя линия поведения, и она срабатывала лучше, чем любой другой блатной разговор. Кстати говоря, у нас был очень высокий авторитет среди всех этих абсолютно криминальных группировок, они знали, что если эта команда работает, эта компания работает, лучше отойти в сторону.

С.КОРЗУН: Государство впоследствии «маски-шоу» не устраивало, как это бывало в нашей истории?

Г.ГУДКОВ: Нет. Я несколько раз оказывался под угрозой «маски-шоу», задержаний и арестов. В первый раз это было, когда мы вмешались в мощный спор, за которым стояли высокопоставленные руководители МВД России, ионии дали команду взять ржавые запалы, гранаты, приехать с обыском, насовать, где только ни попадя. Но тогда еще были приличные офицеры, мне позвонили, сказали, — так и так, нам дана команда. Я говорю — ребята, знаете, вы там все капитаны, майоры, подполковники, полковники, — раз вас учили этому, фальсифицировать, жульничать, провоцировать, — езжайте, приезжайте давайте сюда, мочите своих коллег, с которыми вы когда-то работали в боевых операциях. Приезжайте сюда, больше вы ни на что не годны уже сегодня. — Да что ты на нас, да нет, мы сейчас пойдем. И этот наезд мы сняли просто за счет обращения к совести. Наверное. Сейчас сложно представить, подумать или поверить в это, но так было.

Второй раз это был 2004 г., когда я, уже будучи депутатом, завил что назначение губернаторов не имеет никакого отношения к ситуации по борьбе с терроризмом. После этого меня вызвали в известный коридор, сказали – чего ты там вякаешь, под ногами путаешься? Мы тебя сейчас раздавим и уничтожим. Я говорю: а что вы хотите, почему я должен по-другому? Вы придумываете какие-то доктрины, а мы потом должны всем объяснять, что они верные? Не будем мы этого делать.

Ну, была беседа с зам.губернатора, он сказал: понимаешь, Гена, у них же все в руках, меня просто попросили. Говорю: кто тебя попросил? Он начал называть соответствующие фамилии, показывая на портрет. Но как-то потом все обошлось, все рассосалось. Но предупредили, что не остановятся перед преследованием членов семьи.

Ну а третий раз сдержали обещание.

С.КОРЗУН: И пришли. Еще вопрос – горизонтальные связи. Вы сказали, что нормальные офицеры позвонили оттуда и сказали. Горизонтальные связи, которые у вас образовались на предыдущей работе, на службе в КГБ, они были сильнее иногда, чем взаимоотношения начальник-подчиненный?

Г.ГУДКОВ: Система спецслужб вообще чрезвычайно корпоративна — во всем мире так. КГБ СССР это была корпорация, в которой не подставляли друг друга, как, например, в МВД – очень часто они друг друга подставляют, — а защищали. Таковы были принципы работы системы. И вот эта корпоративность вообще присуща для спецслужб – может быть, в силу элитарности отбора, может быть, в силу меньшей численности, может быть, в силу специфических задач – это вообще типичная ситуация для спецслужб.

Я, например, когда говорил, что я из КГБ – в любой стране, в Европе, США, Канаде – где угодно, -0 и тут же я получал совершенно свойское отношение тех людей, которые тоже работали в спецслужбах — абсолютный принцип работы. Где бы, по каким вопросам я ни обращался, свой, и все. Вот «свой-чужой», как ни странно, вроде мы по разные стороны баррикад были, но после того, как мы завершили эти баррикады, мы оказались абсолютно своими с бывшими сотрудниками ЦРУ, ФБР, всяких БНД, и так далее. То есть, это нормальный показатель корпоративности спецслужб.

Поэтому горизонтальные связи они очень серьезные и сильные. Но надо понимать, что за эти годы обновление состава произошло даже не сто процентов, наверное, на 200 процентов. Поэтому людей, с которыми я когда-то работал, людей, с которыми меня связывают которые, может быть, даже всякие приключения служенные или боевые операции – их уже практически не осталось. Надо понимать, что сегодня ФСБ это совершенно другой орган, это уже не КГБ СССР, там ни людей уже не осталось, ни много того, чего было в КГБ. ФСБ это просто другая спецслужба.

С.КОРЗУН: Писали, что в период расцвета вашего бизнеса до 3 тысяч человек у вас работали?

Г.ГУДКОВ: Ошибаетесь — 4,5 тысячи.

С.КОРЗУН: Это все бывшие сотрудники органов, спецслужб?

Г.ГУДКОВ: Конечно, нет. Бывшие сотрудники спецслужб, органов, офицерский состав – это в основном руководство, администрация, дежурные службы, технические службы, руководство объектов. Конечно, львиную численность составляли обычные граждане – ну, наверное, они отслужили армию, кто-то был в боевых операциях, кто-то служил в Чечне, на Кавказе, и так далее. Но большая численность это, конечно, охранники. Но могу смело сказать, что, наверное, тысяча человек имели отношение к работе в спецслужбах, правоохранительных органах, то есть, прямое отношение к кадровой, профессиональной службе в силовых ведомствах.

С.КОРЗУН: Давайте к политике. С начала 2000-х вы решили принять в ней участие, что вас на это подтолкнуло?

Г.ГУДКОВ: Я решил принять участие еще несколько раньше, я помню, обращался в штаб Лебедя, встречался с руководством, с самим Лебедем, потому что понимал, что страна катится в тартарары, ее надо спасать, и то, что не произошло, к счастью, в 1991-1993 гг., то есть, гражданской войны, легко может случиться в любой момент.

Меня хорошо, очень тепло тогда приняли коллеги Лебедя, и сам Александр Иванович. Но единственное я понял, что у них не было четкого плана, что нужно сделать с Россией, чтобы восторжествовал порядок и нормальное правовое государство. Тут мы даже спорили с руководителями его штаба, с его идеологами, потому что мысль о диктатуре, на мой взгляд, была неверной. Диктатура всегда опирается на какие-то классовые, сословные интересы, а просто опереться на людей в погонах нельзя, потому что люди в погонах разные.

Поэтому я еще тогда начал интересоваться политикой, начал к каким-то политикам подходить, с кем-то общаться.

С.КОРЗУН: К партиям присматривались?

Г.ГУДКОВ: Нет, к политикам присматривался. Познакомился со многими депутатами Госдумы, еще не будучи депутатом, и конечно, они мне подсказывали – давай, Геннадий, иди, у тебя все должно получиться, баллотируйся, избирайся. И я пошел в 1999 г. в первый раз на выборы и в первые же свои выборы я тут же столкнулся с массовым наглым административным ресурсом, который исходил от губернатора Московской области. Даже не от самого Тяжлова, — Тяжлов был уже больной человек, никому зла не делавший, а от его руководителя правительства, который почему-то решил, что по округу должен пройти его сын, никто иной. Ну и там были беседы «душеспасительные» с некоторыми организациями, мэром, такие, что там кое-кто потом Скорую помощь вызывал с сердечным приступом.

Вот тогда я столкнулся с административным ресурсом — когда мне не давали работать. Например, в Воскресенске, Луховицке не давали работать, — все кругом блокировали. И я занял непочетное второе место в 1999 г., не попал в Госдуму, в нашем округе выборы выиграл вовсе не сын руководителя правителя области, а известный наш космонавт, легенда, Герман Титов. Я к нему всегда исключительно положительно относился, кстати говоря, потом узнал, что и он ко мне тоже относился очень хорошо. Но потом судьба распорядилась так, что он ушел из жизни, и на довыборах у меня конкурентов не было.

С.КОРЗУН: «Народная партия» позже появилась?

Г.ГУДКОВ: Я вообще был сторонником одномандатных мажоритарных округов. Понимая важность партии. Но в нашей стране нет сегодня до сих пор условий для развития массовых серьезных политических партий. Как это ни странно. Да, мы за это боремся, да, я участвую в партийной деятельности, да, безусловно, я понимаю важность партий как единственного вменяемого института политического, — невозможно строить политическую структуру общества без партий. Но условий нет. Партии не могут работать, нельзя работать в соляной кислоте.

С.КОРЗУН: Вы прошли через четыре партии — КПСС – понятно.

Г.ГУДКОВ: КПСС, «Народная» и «Справедливая Россия», — три.

С.КОРЗУН: А «Единая Россия»? вы же первый раз в парламенте оказались во фракции «Единая Россия»?

Г.ГУДКОВ: Ничего подобного.

С.КОРЗУН: Так пишут.