Европейские лидеры оказываются неспособными к разрешению кризиса, разворачивающегося перед ними.

Я должна сказать, что даже в большинстве апокалиптических моментов для меня, как евроскептика – когда я продвигалась в осмыслении федералистского проекта от оценки его как просто нелепого до уверенности, что это было преступным безумием – такого я не предполагала никогда. Я ожидала растущего разочарования, сопровождаемого почти незаметным расслаблением, которое будет ловко проведено с помощью политического лицемерия и дипломатической двуличности. Фиаско случилось бы, но прошло бы с хныканьем, не взрывом. Репутация была бы спасена, и огромное количество лжи было бы сказано, но все было бы так или иначе доведено до конца – или оставалось бы так мало, что это больше не имело бы значения.

Что ж, эту идею превзошли. Похоже, это будет всеобъемлющим: настолько катастрофическим, что это может вызвать разгул безобразий, которых мы еще не видели в Западной Европе в течение полувека. Здесь история выходит за рамки иронии. Европейская федеральная мечта была разработана ее архитекторами, чтобы стать окончательным отказом от идеологических конфликтов 20-го века. Прагматизм, согласие и склонность к большей наднациональной пользе правили бы там, где преобладали только злой национализм и фанатизм. Но что поражает меня, когда я слышу сюрреалистические заявления, исходящие от этих чрезвычайных саммитов, и абсурдные призывы франко-германо-греческих конференций, это именно продолжение старых идеологических заблуждений европейского прошлого. Руководство ЕС и греческий премьер-министр неумолимо заявляют, что Греция не оставит зону евро (никогда), как если бы произнесение ними этих слов сделало их бесспорными. На самом деле, это просто изъявление политической воли, которую мир имел наглость проигнорировать.

Кажется, что европейский политический класс все еще думает, что утверждение его мистической веры может изменить действительность: что будет так, как он настаивает. Если его идеи сами по себе и его проекты на будущее находятся в противоречии с фактами экономики или реальной жизни, то это факты должны уступить. (Немецкий христианско-демократический политический деятель однажды сказал мне, “Единая валюта будет работать, потому что мы заставим ее работать”.) Эти факты теперь включают не только греческий долг, но и демократические пожелания избирателей, у которых есть сентиментальная вера в их право призвать их собственные правительства к ответственности. Вот где мы сейчас находимся: в неизбежном столкновении с противоречиями европейского федерального проекта. Жалоба, что ЕС не хватает сильного политического руководства, неверна: у него было в целом слишком сильное «лидерство» – то есть доминирование политических и бюрократических властей при настолько малом количестве вмешательства реальных людей, насколько это возможно.

«Консенсус» стал принуждением. Императивы федерализма и более тесного союза разрушают основной принцип демократии: избранные правительства должны отвечать чаяниям их собственных электоратов, особенно по вопросам, которые затрагивают жизни обычных граждан, таким как налогообложение и расходы на общественные нужды. Федерализм не может позволить демократии разрушать свои цели, а демократия не будет разрешать федерализму игнорировать свой гнев и разочарование. Ангела Меркель не может сделать то, на чем настаивают ее критики,– как выразился Джордж Осборн, показать, что она признает “серьезность ситуации” и “работает с ней” – потому что ее электорат не примет это. Она не может посвятить себя бесконечной финансовой помощи и списанию бесконечного средиземноморского долга, так же, как греческое правительство не может принять меры ЕС по экономии – потому что люди обеих этих стран не желают этого. Непреодолимая сила встретилась с неподвижным объектом.

Таким образом, выбор находится между отказом от демократического принципа, который считает, что законность правительства происходит из согласия управляемого, или отступлением от приверженности евро и всей резкой критикой, которая это сопровождает. Мы знаем, какую сторону этих аргументов выбрало наше правительство. Г-н Осборн повторил в прошлую пятницу свое настойчивое требование, что ЕС нуждается «в ускоренной» финансовой интеграции – и не берите в голову демократические сомнения.

Я подозреваю, что министр финансов США Тимоти Гейтнер, который в раздражении от смятения ЕС барабанит пальцами по столу, хочет того же. Так как последствия этой европейской мании величия теперь угрожают американскому и британскому восстановлению экономики, едва ли удивительно, что г-н Осборн и г-н Гейтнер стремятся к разрешению центрального противоречия: Вы отдельные страны или Вы одно объединенное экономическое юридическое лицо? Уладьте проклятую проблему раз и навсегда. Ваш паралич ставит нас всех в опасное положение.

А британское и американское правительства готовы к тому, что может последовать, если они получат то, что желают? Нам всегда говорили, что выбор был между европейской солидарностью и войной. ЕС был создан, чтобы искоренять грехи национализма и, в частности, чтобы связать Германию в федерации, которая препятствовала бы новому подъему ее исторической воинственности — что делает это особенно нелепым, потому что одним из «решений» обсуждаемых в настоящее время является вывод Германии из зоны евро. Но на самом деле, раздор и вражду в настоящее время спровоцировало очень ограниченное и подавляющее принуждение к выполнению требований ЕС.

Общественные беспорядки и отказ от сотрудничества с правительственными требованиями усилены негодованием на то, что все еще воспринимается как «иностранные» агентства. (И действительно, они являются иностранными, потому что у отдельных народов нет власти над ними. Греческие профсоюзы не могут проголосовать за г-жу Меркель, не говоря уже о Комиссии ЕС.) Кем бы ни был тот, кто сказал, что это была больше политическая проблема, нежели экономическая, он заявлял очевидное. Гнев и беспокойство по этой потере национального самоопределения уже принимают зловещие формы в виде устойчивого усиления националистических партий и неофашистских движений в самых неожиданных «либеральных» странах. Добавьте к этому страхи тех стран — недавних членов Европейского Союза – бывших стран Варшавского договора – которые все еще смотрят с тревогой на Восток на необузданную Россию. Вот рецепт для реального конфликта между странами Европы. Можно ли было вообразить, что мы увидим, что мусульманские меньшинства стали евреями 21-ого столетия?

Министры ЕС не ушли, как это иногда утверждается, «в отказ». Они в полной мере оценивают то, что Осборн называет «серьезностью ситуации». Они парализованы, потому что они четко видят полную величину своей дилеммы. Таким образом, они колеблются между импульсом идти на таран через «финансовую интеграцию», и страхом перед электоральными последствиями: между тоталитарным импульсом и демократическими принципами. К концу года мы будем знать, что они выбрали.