Велико незнанье России посреди России.
Н.В. Гоголь

Неда
но в Общественной Палате прошел круглый стол на тему «Причины радикализации молодежи Кабардино-Балкарии». Основное внимание на этой встрече было уделено нарушениям, допускаемым представителями силовых структур, действующих в республике, включая, вменяемые властям незаконные методы ведения следствия и содержания под стражей фигурантов дела о нападении на Нальчик в 2005 году. По мнению, высказанному некоторыми выступавшими, особенно, так или иначе связанными с подсудимыми, именно беспредел силовиков является причиной обострения ситуации.

Конечно же, если такие случаи существуют, то о них нужно говорить, но вместе с тем, по нашему глубокому убеждению, подобные действия не могут являться причиной радикализации молодежи и, наоборот, сами являются следствием этого опасного явления. К сожалению, на фоне речей многочисленных правозащитников, адвокатов и родственников людей, обвиняемых в нападении на свой город, которых интересовало только привлечение внимания к тому правильно ли относятся в тюрьме к их подопечным, поговорить непосредственно о причинах радикализации молодежи в этой республике почти не удалось и поэтому мы хотели бы изложить свое видение этого вопроса.

Радикализация молодежи не является чем-то, присущим только Кабардино-Балкарии или только адыгским республикам. Можно говорить о радикализации значительной части молодежи республик всего Северного Кавказа.

Главной причиной радикализации является очевидный структурный кризис российской государственной политики на Кавказе. Отсюда — неконтролируемые процессы замещения роли и влияния государства кланами, этническими, религиозными, преступными и иными группами.

Формула взаимоотношений с Кавказом, избранная федеральным центром и имеющая целью обеспечение несменяемости центральной российской власти, подразумевает под собой наличие некоего неформального договора с кавказскими региональными элитами, представляющими титульную в данной местности нацию, в соответствии с которым Москва обязуется предоставлять в распоряжение этой элите большие бюджетные дотации (в простонародье «заливать Кавказ деньгами») и полную (почти полную) свободу действий на местах в обмен на фасадную, внешнюю лояльность субъекта федерации к России и на полную поддержку федеральной власти на разнообразных выборах.

Поддержанные центром кавказские элиты, являющиеся выразителями интересов своих кланов, у которых теперь появились деньги и над которыми исчез контроль, начинают вести собственную политику, направленную не столько на реализацию российских государственных интересов или достижение благополучия всех членов общества, а, наоборот, ориентированную на доминирование своей семьи, своего клана, своей национальности, отодвигая остальных от доступа к социальным благам, распределения активов, равноправного применения закона и т.д. В результате, в ходе подобной политики складываются условия, приводящие к росту недовольства и, как следствие, к попытке выразить свой протест путем радикальных акций. Это — общее положение, характерное для Северного Кавказа в целом. В Кабардино-Балкарии же условиями, непосредственно приводящими к радикализации, являются несколько факторов, описанных ниже.

Отсутствие перспектив для молодежи

Некоторое время назад в КБР была проведена клановая приватизация в результате которой узкая группа местных элит, поддержанных Москвой, установила почти тотальный контроль над экономикой и бизнесом в республике вплоть до среднего уровня и в значительной степени подавила или подчинила себе мелкий и средний бизнес. При этом, в социально-правовой среде деление активов сопровождалось следованием золотому правилу клановой системы: «Если кланы где-то приходят к власти, то законность оттуда уходит». В КБР расцвели коррупция, родовые понятия, бесправие народа, пропасть между бедными и богатыми, игнорирование властями проблем населения и т.д.

От подобной приватизации массы кабардино-балкарской молодежи ничего не получили и теперь уже не получат. Пробиться в бизнес, поделенный между немногими избранными, имеющими опору среди федеральной элиты и сросшимися с политиками и силовиками, им уже не удастся. При нынешних порядках их уделом на будущее является выбор между работой таксистом, продавцом в ночной палатке и гастарбайтером, либо уходом в криминал и если при этом криминал будет облечен неким ореолом борьбы за справедливость, то молодые люди выберут именно его.

У бОльшей части населения какой-либо перспективы на достойную самореализацию в экономическом плане не существует, но если старшее поколение более равнодушно относится к этому факту, то молодежь не собирается терпеть это и начитает бороться своими средствами.

Этнизация политического пространства и деградация культуры

С внедрением формулы отдающей внутреннее политическое и идеологическое пространство на откуп местной элите, сама элита повела дело к обособлению в национально-территориальных рамках. В КБР это выражается в политическом этноциде – в насильственной «кабардинизации» политического пространства — когда на всех уровнях власти навязываются устраивающие доминирующую нацию порядки, а все остальные этносы, проживающие там, так или иначе вытесняются на второй план. Проявлением «кабардинизации» является и ситуация со 131-м законом о межселенных территориях, и запрет балкарских общественных организаций и игнорирование русских организаций с «приручением» лидеров казачества и его дискредитацией, и кадровая политика, ведущаяся в республике и т.д. Это приводит кабардинцев, особенно молодых, к ощущению себя привилегированным народом, которому позволено намного больше, чем другим и кому остальные просто «должны».

Следствием и частью политики обособления народа Кабардино-Балкарии, в частности, кабардинцев, является ведущаяся частью их собственной элиты завуалированная антироссийская пропаганда и навязываемая народу идеология «адыгоцида» — «страшного геноцида», который якобы был устроен их предкам Россией во время Кавказской войны XVIII-XIX вв. и вытекающая оттуда теория «исторической вины России» и ее обязанности расплатиться за «преступления прошлого».

В течение многих лет эта идеология буквально накачивает общество ненавистью к России. Причем, если в работах идеологов «адыгоцида» этот вопрос выступает хоть в более-менее благопристойном виде «признания исторической правды», то, спускаясь в массы, он приобретает форму черного иррационального россиененавистничества, перерастающего в бытовой антирусский криминал или вооруженную борьбу. Много лет наряду с комплексом собственного величия и исключительности народу усиленно навязывается комплекс жертвы, что неизбежно приводит его к идее «оккупации» и идее «продолжения борьбы». Неудивительно, что эта борьба и ненависть нередко переносится на местных жителей иной национальности, а так же на административно-властные структуры, состоящие, по мнению ваххабитов, из «коллаборантов-мунафиков, пособников оккупантов».

Показателем того, как после такой пропаганды идентифицирует себя значительная часть молодежи КБР, можно считать встречающееся в республике немалое количество машин, на номерах которых российский триколор заклеен черным скотчем, либо черкесским национальным зеленым флагом со стрелами. Местная милиция за нарушение это не считает и водителей не наказывает.

Правительство республики традиционно покрывает националистические выходки титульной молодежи. За последние несколько лет в Кабардино-Балкарии произошло несколько случаев массовых избиений жителей целого ряда русских и балкарских сел со стороны больших и организованных групп молодых кабардинцев, избиений, которые имели совершенно четкий националистический подтекст. Подобным избиениям подверглись станицы и села Александровская, Екатериноградская, Котляревская, Солдатская, Янтарное, Новая Балкария, Бабугент, Яникой, Хабез, причем некоторые из них по несколько раз (!), а число нападавших могло достигать сотни человек.

Ни один или почти ни один из этих фактов не получил должной оценки со стороны руководства республики. Наоборот, оно любыми путями постаралось замять его, объяснив произошедшие преступления банальными бытовыми причинами и невинными выходками расшалившейся молодежи, а в некоторых случаях виновными были объявлены сами пострадавшие. Представители кабардинизированой милиции, как правило, не вмешивавшейся в беспорядки, тоже не понесли наказания и были, насколько нам известно, максимум, временно отстранены от дел.

Были и другие случаи националистически окрашенных преступлений, виновники которых также традиционно не несут никакого наказания. Так, в июле 2010 года в городе Майском военнослужащий-контрактник Асланбек Дошоков среди белого дня попытался изнасиловать 13-летнюю девочку, зверски избил ее и ее мать, пришедшую ей на помощь. Все это сопровождалось криками «Вы еще должны извиняться передо мной за то, что живёте на моей земле!». Невозможно даже представить что случилось бы если подобное преступление было совершено против представителей титульной нации, но здесь его виновнику все сошло с рук.

Почему бы кабардинской молодежи не радикализироваться, если даже за такие выходки не следует никакого наказания?

Так происходит разрушение единой государственной общности и подмена общероссийских ценностей национальными и клановыми. В современной Кабардино-Балкарии практически предано забвению имя Шоры Ногмова – российского офицера и первого адыгского историка и просветителя. Поставленные в советский период, памятники Шоре Ногмову в городах Майском и Прохладном исчезли. В то же время всемерно насаждается культ памятников жертвам Кавказской войны, а сама Кавказская война значительной частью национальной интеллигенции переинтерпретируется как Русско-Кавказская.

Образование и культура

Экспорт идей национального превосходства, ваххабизма можно вести только там, где условия жизни подавляющего числа населения являются ужасающими, а в обществе напрочь отсутствует широкая образованная прослойка населения. Оба эти условия соблюдаются в Кабардино-Балкарии. В республике налицо кризис образования, деградация культуры и идеологии, «ценностный голод», алкоголизация.

Это тем более печально, что исторически кабардинцы были одним из самых «европеизированных» кавказских народов. По сравнению с другими народами Кавказа в кабардинском обществе были очень слабы как патриархальные традиции, что явилось следствием более длительного контакта с Россией, так и исламские – не успев окрепнуть изначально, они были почти утрачены в советское время.

Если у дагестанских, вайнахских и тюркских народов уход в патриархальность и в догосударственные формы саморегулирования во многом сглаживал и амортизировал социально-экономический и культурный шок 90-х годов, то у кабардинцев это привело к резкому социальному распаду и кризису самоидентификации. В качестве защитного средства от него выработались два процесса – кабардинизации и великочеркесскости, с одной стороны, и ухода в ваххабизм — с другой. Оба эти процесса требовали наличия благодатной питательной среды, каковой стала кабардино-балкарская молодежь.

Чем сильнее в обществе будут идти процессы деградации, в первую очередь экономической и идеологической, тем активнее будет происходить радикализация молодежи. Если город, тем более такой довольно крупный и образованный как Нальчик, сопротивляется ваххабизму, то кабардино-балкарское село — особенно отдаленное, где господствует нищета, беспросветность и безысходность, гораздо более ему подвержено. У села разрушена «иммунная система защиты», оно гибнет во всех отношениях. Даже вырвавшись из своего закрытого сельского мирка в город, молодые сельчане не имеют надежного противоядия от постороннего влияния и легко увлекаются различными разрушительными идеями.

В отношении подобных довольно закрытых социальных групп ваххабизм зачастую является не столько подрывной и антигосударственной идеологией в чистом виде, сколько своеобразной основой идентичности микросоциума — молодежи отдельного села или части молодежи в пределах большого села, т.е. средством создания и скрепления определенного «мужского братства», все члены которого разделяют общие представления о справедливости, законе, лучшей жизни и т.д. Ближайшей аналогией этого явления будут молодежно-территориальные банды, которые в 1990-х терроризировали российские города. Для представителей некоторых социально-культурных групп вхождение в них тогда тоже было вопросом престижа.

В описанной среде религиозный экстремизм выполняет, в числе прочего, компенсаторную функцию в ситуации культурного и общественного конфликта. Он дает возможность оформления бытовых конфликтных проявлений в форму «борьбы за идею». Тогда слабое знание русского языка и невозможность реализоваться в более достойной среде порождают не ощущение ущербности — а чувство высокомерия, превосходства и силы. У человека поднимается самооценка, вступают в действие факторы, блокирующие моральный ущерб, наносимый безысходностью, отсутствием социальных лифтов и т.п.

То есть, мы наблюдаем ситуацию, когда в Кабардино-Балкарии в последние несколько лет слились воедино несколько факторов – государство и его «наместники» стали вызывать негативные чувства, ассоциироваться с созданием неблагоприятных, «антинародных» условий — социального неравенства, несправедливости, отсутствия перспектив, отсутствия законности, неравного доступа к благам, коррупции — и порождать у него протестные настроения. С другой стороны, часть элиты исподволь, но совершенно явно привила молодежи чувство собственной этнической исключительности, добилась осознания себя народом-жертвой и подтолкнула к реальным действиям. Сформировалось тревожное и неустойчивое положение – одновременно повысились и социальная активность населения и градус его недовольства.

Одним из предпочтительных и «спокойных» выходов из подобной ситуации мог бы стать уход в традиционную религию — «религиозный ренессанс» на основе традиционного ислама, но в случае Кабардино-Балкарии это не могло сработать по причине кризиса доверия к последнему. Бурный расцвет радикального ислама в КБР неотделим от кризиса ислама традиционного. Эту тему мало кто решается затрагивать, хотя в последнее время среди экспертов все чаще раздаются голоса о том, что традиционный ислам закоснел и требует модернизации, а его духовные лидеры не избежали слабостей, присущих нашему обществу. В целом в условиях Северного Кавказа, среди молодежи, негативно настроенной по отношению к власти, традиционный ислам воспринимается не как обретение веры и нахождение выхода из сложившейся ситуации, а как инструмент этой самой власти. В их глазах «сотрудничество с властью» дискредитирует традиционный ислам и молодежь в протестной форме его отвергает – государство выделяет деньги, в республике восстанавливаются мечети, строятся новые, а молодежь в них не идет – она выгоняет мулл из сел и устраивает моления по 300 человек не в мечетях, а на берегу реки Нальчик, в спортзалах и т.д.

Запрос на религию был удовлетворен радикальными идеями, привнесенными извне. Их проповедниками стали молодые муллы, в основном дети элиты, которые в 1990-х уехали учиться исламу в арабские страны, и результат их проповедей теперь хорошо виден.

Правоохранительные органы

В отчасти похожей ситуации оказались и правоохранительные органы. В их отношении можно говорить по крайней мере о двух факторах, посредством которых они сами способствовали усилению радикализации молодежи.

Очевидно, что в клановом обществе, правоохранительная система в первую очередь стоит на защите интересов правящей элиты. Вместе с ней она все больше отдаляется от общества, теряет с ним связь, начинает жить «сама по себе» и служить не народу и не закону, а своим начальникам. Соответственно, в обществе начинает явно ощущаться «нехватка законности» и нарастают протестные явления. Как мы помним, в КБР протесты против правоохранительной системы проявлялись порой в очень своеобразных формах, можно обратиться хотя бы к попытке самосожжения на Красной Площади Давлета Капушева в знак протеста против отказа милиции расследовать дело об убийстве его брата (к слову, череда арабских революций тоже началась с попытки самосожжения тунисца Мохаммеда Буазизи).

В условиях вакуума законности в обществе неминуемо начинает появляться спрос на структуру, которая бы взяла на себя защиту интересов людей и в определенных кругах эту функцию начинают выполнять не кто иной как экстремистские джамааты, которые, в отличие от официальной власти, начинают восприниматься как народные защитники, а тот факт, что органы правопорядка борются против них является в глазах людей дополнительным аргументом, усиливающим делигитимизацию власти.

Еще одной ошибкой наших правоохранительных органов стало то, что когда радикальный ислам стал угрожать общественной системе, система пошла по наипростейшему пути — начала бороться с исламом как таковым. Людей, просто живущих по нормам мусульманской религии, зачастую преследовали именно за это – за посещение мечети, выполнение намаза, ношение бород и т.п. Если для сотрудников силовых ведомств подобные «операции» становились лишь галочками в отчете, то в глазах простого народа это принимало форму настоящих гонений за веру, что только усиливало протест и давало возможность религиозным экстремистам активно вербовать сторонников из политически нейтральной мусульманской среды.

Есть еще один фактор, несомненно, повлиявший на усиление радикализации кабардино-балкарской молодежи – это Чечня.

Чеченский образец

Несмотря на все победные реляции, Рамзан Кадыров не уничтожил «лесных» в Чечне. Частично он принял их в ряды свои войск, а частично выдавил. Выдавленные боевики осели в Ингушетии, Дагестане и в Кабардино-Балкарии и, что неудивительно, продолжили заниматься «любимым» делом, активно привлекая к нему новичков. В какой-то степени усиление террористической деятельности объясняется именно этим.

Другая сторона влияния Чечни на процессы радикализации молодежи в КБР заключается в привлекательности современного чеченского примера для определенной части молодежи Кабардино-Балкарии.

Лет 15 назад, во время то ли первой, то ли второй чеченской кампании, когда еще шли боевые действия, а Грозный лежал в руинах, нам пришлось принять участие в дискуссии молодых адыгов по поводу Чечни – что делают чеченцы, правильно ли они поступают, нужно ли так делать и т.д. Итог дискуссии подвел старший из ее участников, человек уже среднего возраста, который сказал: «Посмотрите, как выглядит Грозный. Это не наш пример. Мы такого не хотим и по такому пути не пойдем».

Современная молодежь КБР не помнит чеченские войны и не знает, как выглядел лежащий в развалинах Грозный. Ее радикальная часть видит сейчас лишь ситуацию так называемого «чеченского счастья» — то, что из Чечни выдавлены практически все нечеченцы, что Россия отстроила город красавец-Грозный, который даст огромную фору всем городам КБР вместе взятым, что Чечня фактически вышла из российского правового поля и живет по своим законам, что она, как когда-то Крымское ханство, дерет с Москвы огромный ясак, что некоторые жители республики фактически пользуются иммунитетом над законом и если что-то натворят и убегут в Чечню, то находятся там в полной безопасности, что они не платят за коммунальные услуги, в то время как тарифы на газ в КБР – одни из самых высоких в РФ и т.д. Все это выглядит очень привлекательно и в неокрепших умах радикально настроенной молодежи служит примером того к чему нужно стремиться им самим.

В условиях наличия зримого, осязаемого и такого близкого примера «чеченского счастья» никакая пропаганда мира, согласия, законопослушания и единой российской государственности работать не будет. Радикально настроенные молодые люди будут кивать в сторону Чечни и говорить, что чеченцы попали в сказку не потому, что соблюдали российские законы, а совсем наоборот – потому, что они с Россией воевали и победили её, что и им, соответственно, надо делать.

Добровольное самоослепление власти

Еще одной очень важной причиной, приведшей к радикализации общества, стало добровольное самоослепление власти. Причины просты, понятны и, к сожалению, далеки от того, чтобы являться уникальной чертой Кабардино-Балкарии.

Местные элиты стремятся доказать Москве, что они выполняют свою часть договора и «держат» регион. Москве, в свою очередь, нужно показать электорату, что формула «деньги в обмен на лояльность и контроль» работает, что регионы находятся под надежным присмотром, что там все хорошо, а, значит, на следующих выборах голосовать нужно опять за тех же. В результате, в действие вступает золотое чиновничье правило: «главное — не быть, а слыть» и власти начинают ткать вокруг КБР и Северного Кавказа в целом пелену информационного благодушия и умиротворения. Крайне опасные, деструктивные и взрывные процессы, происходящие в действительности, обволакиваются ореолом положительности и покоя, на здание с прогнившим фундаментом наносится веселенькая, легкая краска.

В качестве примера можно привести Адальби Шхагошева – депутата-единоросса от КБР в Госдуме, очень положительного человека, много делающего для своей республики, героя-орденоносца, но все равно… сына своего времени.

Еще до февральского обострения террористической обстановки в Нальчике нам неоднократно приходилось слышать выступления Адальби Люлевича с высоких трибун и принимать вместе с ним участие в телепередачах. Слушать его было одно удовольствие, он прекрасно рассказывал о Кавказе, о том, как там хорошо, тихо и спокойно, о том, как много партия и правительство делают для этого региона, о том, как «будут и на Марсе яблони цвести» и т.д. После его выступлений, обычно, сразу хотелось ехать на Кавказ – в это край мира, процветания и человеколюбия. А потом расстреляли туристов, взорвали канатную дорогу, обстреляли здание ФСБ, объявили КТО, штурмовики начали стрелять по горам и т.д…

Методы добровольного самоослепления широко известны. Главное здесь — создание ситуации отсутствия критики политики властей. В этом отношении можно перечислить несколько проверенных инструментов.

Подминание под себя реального (не марионеточного-парламентского, а реального) политического оппозиционного спектра, с официальным запрещением неудобных и активных балкарских общественных организаций и приручением и прикармливанием русских и казачьих (особенно реестровых) организаций до степени их слияния с властью и полной оторванности от народа.

Обеспечение неоппозиционной направленности кабардино-балкарских СМИ. После того, как несколько лет назад главного редактора нальчикской «Газеты Юга» Милослава Битокова зверски избили на пороге собственного дома, СМИ потеряли остроту и злободневность, они самоустранились от аналитики. С центральными СМИ годами ведется работа по фильтрации публикаций о КБР, имеющих критический характер.

Расстановка на официальные посты своих людей, главное качество которых — не профессионализм, или не только профессионализм, но, обязательно, лояльность.

Ну и, конечно же, нельзя не упомянуть о сложившейся в последние несколько лет модной практике обвинения во всех трудностях (как КБР, так и Северного Кавказа в целом) Запада, Михаила Саакашвили, а также неких неназываемых темных сил, которые желают России вреда. Подобные аргументы стали очень популярны, и используются повсеместно. Вспомним, что вплоть до самого своего расстрела в конце 2010 года председатель Духовного управления мусульман КБР Анас Пшихачев твердил, что проблем с притеснением мусульман в республике нет, а в возникшей напряженности виноват Запад.

В результате, власти ограждают себя от реальной ситуации и пребывают под впечатлением благостных отчетов, они «широко закрывают глаза» на запросы общества. Когда же ситуация начинает взрываться, возникает когнитивный диссонанс.

Уже сейчас видна ошибка, которую мы допустили несколько лет назад. Тогда казалось, что проблему радикализации Кавказа, распространения террористической угрозы можно устранить, решив вопросы с непримиримыми – уничтожив их, либо убедив вернуться к нормальной жизни и инкорпорировав в политическую или военную прослойку России. Первоначальное снижение террористической активности, возникшее в результате этого процесса, было радостно принято за признак перелома, при этом мы упустили северокавказскую молодежь и то, что слабости и уязвимые места нашего общества и нашего метода общения с Кавказом начинают широко вовлекать ее в стан таких же непримиримых.

Выводы

Основной причиной радикализации молодежи Кабардино-Балкарии является явно оформившийся структурный кризис российской политики на Северном Кавказе.

Усиление радикализации представляет собой логичное следствие существующего договора федеральных и региональных элит, осложненного общими деструктивными процессами, происходящими в России. В рамках этого договора и при сохранении основных параметров нынешних взаимоотношений в системах «власть-общество» и «Москва-Кавказ» рецепт против радикализации не может быть найден.

В отсутствии системной и комплексной борьбы с причинами, а не с проявлениями радикализации, это явление будет только усиливаться, причем, возможно, резко. Попытки борьбы лишь с отдельными причинами радикализации, в том числе — такими, как беспредел силовых органов, не могут привести к успеху, ибо не затрагивают самих основ этого явления.

В той или иной степени радикализация молодежи присуща всем республикам Северного Кавказа и борьба с нею в одном отдельно взятом субъекте – КБР – заведомо недостаточна.

Борьба с радикализацией молодежи в КБР немыслима без борьбы с кабардинизацией общества Кабардино-Балкарии, без обеспечения равноправия всех ее жителей — вне зависимости от их национальной принадлежности и вероисповедания.

При сохранении нынешних тенденций в области радикализации молодежи и террористической активности разработанная А.Г. Хлопониным важная и нужная экономическая стратегия развития Северного Кавказа окажется бессмысленной.

Отсутствие успехов в снижении уровня радикализации молодежи Кабардино-Балкарии поставит российскую государственность в этом регионе под вопрос уже в средне-долгосрочной перспективе.

Российская политика на Северном Кавказе была темой многих статей Татьяны Локишной («Легитимизация диалога», «Дагестан, силовая реальность», «Платок, который душит», «Стирание грани», «Вас приветствует Рамзанлэнд», «В зоне военных действий», «Бесконечная Ичкерия», «Наступившее будущее»), Сергея Маркедонова («Экспертная инициатива для Кавказа», «Кавказское наследие первого Президента», «Развитие без изменений», «В поисках антитеррористической стратегии», «Черкесский вызов», «Без отрыва от России», «Кавказское измерение путинского десятилетия» и др.), Александра Жукова («Религиозный раскол и политическое решение») и других авторов «Полит.ру».