Музыкальный критик Артемий Троицкий рассказал RB.ru о том, что в России за свои слова нужно не просто отвечать, но зачастую — делать это в суде. Он готов до последнего доказывать коллегам-журналистам, что свобода слова в нашей стране должна быть.

Напомним, на концерте группы «ДДТ» в Москве «Последний день милиции» Артемий Троицкий назвал майора ГИБДД в отставке Николая Хованского одним из победителей антипремии для сотрудников милиции в номинации «Дорогу колесницам». Эту антипремию Хованский получил за участие в процессе расследования громкого ДТП на Ленинском проспекте, когда в результате лобового столкновения автомобиля Citroen с представительским Mercedes-Benz вице-президента «Лукойла» Анатолия Баркова погибли две женщины.

Майор Хованский одним из первых прибыл на место происшествия и составил схему ДТП, согласно которой виновной в аварии была признана водительница автомобиля Citroen.

Из-за этой антипремии Хованский подал в суд и хотел получить с Троицкого 500 тыс. рублей, которые собирался передать круглой сироте Надежде — дочери Ольги Александриной, которая погибла в ДТП. Недавно гагаринский районный суд Москвы удовлетворил иск Хованского о защите чести и достоинства. Судья постановила признать не соответствующими действительности, а также порочащими честь и достоинство сведения, распространенные Троицким на концерте группы ДДТ. Согласно решению суда, Троицкий обязан выплатить Хованскому 130 тыс. рублей.

Иск против Троицкого подал не только Хованский, но и Вадим Самойлов, лидер группы «Агата Кристи». Ему не понравилось, что Троицкий в эфире РЕН-ТВ назвал его «дрессированным пуделем при Суркове».

— Артемий Кивович, почему два человека подали на вас в суд по два раза?

— Я не сторонник «теорий заговора» и максимально иронично воспринимал слова знакомых о том, что эти дела инсценированы и сфабрикованы, однако это действительно так.

— Почему вы так решили?

— Во-первых, в этом есть какая-то синхронность, почти «аль-каидовская». Во-вторых, то, как закончилось первое из этих дел, тоже наводит на мысли о некоей инсценнированности. Поскольку во время процесса аргументы мои и моего юриста, а также свидетелей и экспертов были очевидно убедительней того, что предъявляла сторона обвинения, тем не менее, вердикт суда был практически списан с искового заявления Хованского.

— Это неспроста?

— Остается гадать, что это за проект или госзаказ такой. Тут я ничего не могу сказать. В принципе, ситуация некрасивая: в юридических кругах, да и просто с точки зрения здравого смысла удить два раза за одно и то же считается дурным тоном. Похоже на грязные политические технологии на выборах, когда политик обнаруживает, что в избирательном бюллетене по его округу оказывается три или четыре человека с его же именем и фамилией. С одной стороны, в этом нет ничего противозаконного, с другой — очевидно, что все это шито белыми нитками. Потому-то технологии и именуются грязными.

— Почему же тогда вы «впали в немилость»?

— Ситуация, в отличие от заказчиков, понятна. Я никогда не строил из себя политического деятеля и тем более лидера, открещивался от подобных предложений. Но никогда не отказывал себе в желании откровенно высказаться на какие-то темы. По всей видимости, это каких-то людей стало сильно раздражать, и они решили заняться моим перевоспитанием. Стоит сказать, что это задача неблагодарная — я давно уже взрослый, сформировавшийся человек, и если кто-то думает, что я вернусь к чистой музыкальной критике, они сильно ошибаются.

— Хованский-то зачем все это затеял?

— Когда Хованский давал интервью, он говорил, что хочет лично мне заткнуть рот, так как слишком много развелось болтунов, как он выразился, которые высказываются о правоохранительных органах. Но он, разумеется, не более, чем инструмент в этой партитуре под названием «Молчать!»

По сравнению с той долей, что выпала Олегу Кашину, мне лучше — это модель «Кашин-лайт». Там ребята явно перегнули палку и нарвались на адекватную солидарную и жесткую реакцию со стороны масс-медиа и зарождающегося гражданского общества. Со мной решили действовать мягче и как бы законно.

— Какие у вас дальнейшие планы?

— По первому проигранному делу подается апелляция. Вчера я подписал соответствующую бумагу. По поводу уголовного дела могу сказать, что я прочел исковое заявление Хованского, так вот первое от второго практически не отличается. Насколько это логично и благородно, я уже высказался выше.

— Каков ваш прогноз по уголовным делам?

— По всем уголовным искам буду отвечать. Что из этого получится, я не знаю, но допускаю, что эти дела могут быть проиграны, как в районных судах, так и в Мосгорсуде. Все могли воочию убедиться, что объективное правосудие здесь не живет, в том числе и по анекдотическому иску по поводу «пуделя Суркова».

— А там какие варианты?

— Забавно, конечно, предположить, каким образом по этому иску можно будет сделать опровержение. Суд принудит опровергнуть заявление ответчика о том, что Вадим Самойлов — дрессированный пудель Суркова. Я должен буду сказать, что он не пудель, не дрессированный и не Суркова? Это прозвучит еще смешнее.

— Вам грозит «срок»?

— Я не думаю, что на тюремном сроке могут настаивать. Это было бы совершенным беззаконием, так как у меня 10-месячный ребенок. Молодым папашам даже по такой страшной статье в адрес пуделей тюрьма не грозит. Я не отказываюсь от своих слов. Но реакция на мои безобидные, пусть и ироничные слова неадекватна.

— Когда вас ждут в суде?

— Заседания назначены на 3, 4 и 11 мая. Явлюсь ли я — вопрос, поскольку пока что я на больничном: 5 апреля перенес очень серьезную полостную операцию. Так что пока я в прямом и переносном смысле «зализываю раны».

— По-вашему, это показательные процессы?

— Показательные во всех отношениях: они сфокусированы на мне, но имеют отношение ко всему журналистскому сообществу, которому хотят показать, что может быть сделано в отношении тех, кто не придерживает свои критические высказывания и откровенно демонстрирует свою гражданскую позицию. Это абсолютно неприкрытая атака на принцип свободы слова. Таких наездов случается по многу каждую неделю, но в моей практике такое впервые.

У меня время от времени спрашивают журналисты, в основном западные, не испытываю ли я проблем с цензурой и властями. Раньше я отвечал: нет, и никогда таких проблем не было со времен советской власти. Теперь они у меня появились, и я буду их решать. В конечном успехе не сомневаюсь.