Актрисе Ольге Аросевой исполнилось бы 88 лет, из которых 63 года она прослужила в «Театре Сатиры». Свою гримерную Аросева делила со вдовой Анатолия Папанова. Теперь здесь, наверное, будет еще одна мемориальная табличка. Должна быть! Для погруженных в материал людей глубоко символичным стало то, что в фойе театра портрет Аросевой установили на фоне портрета Плучека. Впрочем, о таком закулисье театральной жизни знают только истые театралы. Что будет дальше со знаменитым театром на Маяковке? Об этом в интервью «Вестям в субботу» рассказал художественный руководитель театра Александр Ширвиндт.

— Александр Анатольевич, примите соболезнования по поводу кончины Ольги Аросевой. Вы очень грустно сформулировали: «театр накренился». Действительно есть такое ощущение?

— Да. Если говорить образно о фундаментальности этого заведения, то из фундамента выбита огромная глыба. Более 60 лет Ольга Аросева работает в этом театре. Был, правда, юмористический эпизод со Сталиным, была милая пани Моника милая, но она сыграла бездну замечательных ролей в театре. И в последние годы она играла у нас в трех спектаклях: «Идеальном убийстве», «Трех дамах» и в «Реквиеме по Радамесу».

— Ее есть кем заменить?

— Нет, это не заменимо. Тот же Сталин сказал, что незаменимых нет. Когда уходят такие актеры, как Папанов, Миронов, Аросева, с афиши, как желтые листья, осыпаются названия спектаклей.

— Сейчас старики начали уходить стремительно, и возникает ощущение какой-то потери даже не старой Москвы — города. Не посещало ли вас такое чувство?

— Мы не разговариваем на равных: вы — молодой интеллигентный человек, а я — старый гриб. Вы — молодой гриб-боровичок, а я — старый и подгнивший валуй. Москва, в которой я родился, — это Арбат, Никитские ворота, знаменитый роддом Грауэрмана, собачья площадка… Этого нет по определению. Я понимаю, что город становится абсолютно цивилизованным, согласно европейским стандартам, но это не моя Москва. Моя Москва — та самая купеческая столица.

— Пугает, что сейчас существует огромное количество молодых людей, для которых Грауэрман — это какая-то подозрительная еврейская фамилия. И дело ведь не в том, что роддом закрылся, — это часть какой-то коллективной московской истории.

— И даже дело не в том, что он еврей, а в том, что это был великий роддом Москвы, где родились замечательные люди. Я прочел смешной анекдот, где человек говорит: «Ну, все, выйду на пенсию и докончу вторую книгу. Вы пишите? Нет, читаю.» Гениальная штука — вторую книгу. Так вот сейчас свет дочитывает первую книгу. И в связи с этим облик Москвы и ее население страшно настораживают. Я не ною — просто констатирую.

— У вас же были почетные москвичи?

— А как же! Более того, были члены бригад коммунистического труда, мы дружили с «ЗИЛом», с сахарно-рафинадной фабрикой имени Мантулина. Там были Андрюша Миронов, Папанов, я, Державин, Аросева. Мы были членами бригад коммунистического труда, мы туда внедрялись. Я был, например, на «ЗИЛе», Андрюша тоже был на «ЗИЛе» — в малярном цеху.

— Теперь понятно, почему коммунизм рухнул.

— Мы не достроили.

— Если взять бирюлевские события, то там многослойная история. Я посчитал количество бригад гастарбайтеров, которые вижу по дороге. Я пересек половину Москвы по пути на это интервью. Их двенадцать. И это, не заезжая во дворы.

— Кучками?

— Нет. Они делают большое дело. Я сомневаюсь, что коренные москвичи за него возьмутся. Чистые улицы. Физиономия города меняется — это факт. За последние 150 лет московской истории какие только миграционные волны Москва ни переваривала. Необязательно, кстати, этнические. Если вдуматься, крестьяне, которые переехали в Москву в 30-е годы, — это тоже была абсолютная революция для города. Может быть, опять наш великий город справится с новыми мигрантами?

— Существуют страшные гейзеры, как случай в на этой овощной базе, все-таки эти вырванные из контекста существования дебилы и просто отморозки. Но я знаю замечательных людей, приехавших сюда на заработки, которые честно трудятся.

— И прониклись, и даже про Грауэрмана знают, хотя никто там у них не родился.

— И звонят. У нас есть замечательный приятель, который нам помогает по даче. Он звонит и напоминает супруге и мне, чтобы не забыть меня с вами посмотреть по телевидению.

— А какой он национальности?

— Его зовут Азамат, кто он по национальности?

— Выходец из Средней Азии.

— Он абсолютно свой. Милый, домашний, честный человек. И таких много.

— Недавно Марку Захарову исполнилось 80 лет. «Ленком» потерял много актеров. Нет Янковского, Леонова, Абдулова. Но Захаров говорит, что есть новая поросль. Как обстоят дела у вас?

— Новая поросль есть. Тридцать моих учеников-«щукинцев». Я их люблю, потому что это дети. Старики все-таки еще скрипят. В замечательном состоянии Вера Кузьминична. Но вот ушла Ольга Аросева. Она работала до последнего. Есть старики. Среднее поколение — это какой-то вырванный зуб из челюсти труппы.

— Кому бы 40-50 лет?

— 50-70 лет. Это же по амплуа очень нужно для театра. Папы, мамы, тети. Молодежь хочет работать в театре. Есть некий конклав.

— Конклав худруков московских театров?

— Да.

— Вам 79 лет?

— Да.

— Олегу Табакову — 78?

— Да. Галине Борисовне Волчек — 79 лет. Татьяне Дорониной исполнилось 80. Что делать?

— Держаться, воспитывать молодежь, чтобы она доросла до среднего поколения.